Темная волна. Лучшее 2

На лавочке у подъезда сидели три старушки: платочки, расшлепанные тапочки, шелуха от семечек. За годы, минувшие с тех пор, как Стас покинул отчий дом, старухи, сторожившие подъезд в его детстве, переехали сплетничать на кладбище. Но он готов был поклясться, что бабки, наблюдавшие, как он неуклюже выбирается из машины, их сестры-близнецы.

– Здравствуйте! – Голос был мерзким и скрипучим, будто не здоровья пожелал безликим бабкам, а долгой и мучительной болезни.

Старушки поздоровались в ответ, кто-то что-то спросил. Стас ответил невпопад, он смотрел на окно квартиры второго этажа, где жила мать.

Мать стояла у окна, разглядывая улицу, ладони прижаты к стеклу, пальцы скрючены, будто она старалась сковырнуть невидимые глазу пятнышки. Как во время ремонта, лет тридцать назад, после покраски деревянных рам отковыривала ногтями частички краски, не поддавшиеся лезвию.

Стас неуверенно улыбнулся, поднял руку и помахал. Мать не помахала в ответ, продолжала рассматривать улицу, машины, детскую площадку.

Привычное чувство ненужности защекотало сердце. В десять лет он понял, что младшую сестру мать любит больше. Самые вкусные куски и лучшие подарки были для Зои. Ему на свадьбу мать подарила чайный сервиз, Зое досталась оставшаяся от деда квартира.

– Она так третий день стоит. – Одна из безликих старух проследила за его взглядом.

Стас не ответив, взбежал по лестнице, нашарил в кармане ключ от подъезда и квартиры. Домофон пискнул, пропуская внутрь.

Он бегом поднялся на второй этаж. Остановился перед старой светло-коричневой дверью, несколько секунд размышляя: позвонить или открыть своим ключом? Действительно случилось что-то плохое? Или он вломится в квартиру и напугает мать до полусмерти, а потом часа три будет выслушивать нотации? Но чутье подсказывало: случилось, еще как случилось.

Ключ попал в замочную скважину с третьей попытки, пальцы дрожали, отказывались слушаться. Наконец Стас справился с замком и открыл дверь.

В лицо дохнуло тяжелым смрадом разложения и испражнений. Стас закашлялся, отпрянул, горло сдавил спазм, завтрак попросился наружу. Преодолев рвотные позывы, Стас вошел в квартиру.

Понимая, что в помещении, где находится живой человек, так пахнуть не может, Стас все же позвал:

– Мам?

Промолчать значило принять ужасную реальность и согласиться с ней.

Коридор тонул в полутьме, со стен свисали лоскуты содранных обоев. На полу валялись разорванные в клочья одежда и книги.

Входя в квартиру, Стас оставил дверь широко открытой, не только для того, чтобы проветрить вонь, но и из страха перед тем, что найдет внутри. Он шел медленно, тихо ступая по шуршащим под ногами страницам, оглядываясь на прямоугольник серого света, оттягивая момент, когда догадка, переросшая в уверенность, подтвердится.

Смрад усилился у приоткрытой на ширину ладони двери в спальню. Стас остановился в нерешительности. Надо только протянуть руку и толкнуть дверь. В конце концов, смерть – естественная часть жизни. Легко рассуждать о смерти, готовясь к похоронам начальника, но совсем другое – увидеть мертвой мать. Стас глубоко вдохнул, тут же пожалев об этом. Запах, который он почти начал переносить, снова стал резким. Он распахнул дверь.

Мать стояла спиной к входу, одетая в цветастый синий халат. Растрепанные седые волосы облепили ее согнутую спину, как паутина. Пальцы с коркой засохшей крови на месте содранных ногтей упирались в стекло. У босых почерневших ног засохла куча дерьма.

Стас подошел к матери. Боясь дотронуться до окостеневшего тела, наклонился к окну, почти прижавшись щекой к стеклу, и заглянул ей в лицо. На потрескавшихся губах покойницы остались следы багровой помады. Белесые мертвые глаза рассматривали дорогу и старух у подъезда. Третий день рассматривали.

* * *

– Мама умерла, – странно, но голос не дрожал. Зато пальцы, сжимавшие смартфон, заледенели.

Утром он ненавидел жену, но в момент, когда боль и отчаяние грозили разорвать его на куски, он позвонил ей. Как бы то ни было, Алена оставалась самым близким ему человеком. Но эта самолюбивая злобная тварь повела себя, как обычно.

– У меня клиент, половины первого еще нет. – Деловой холодный голос. – Перезвоню, когда освобожусь.

Кровь прилила к вискам.

– Слушай, ты, сука! Мать умерла, она сейчас дохлая из окна смотрит. На хрен твоих клиентов! Приезжай, я сказал!

В ответ тишина. Стас подумал, что Алена отключилась, но она ответила:

– Сейчас вызову такси и приеду.

Стас осмотрелся. В спальне будто прошел ураган. Обои сорваны со стен и валяются на полу, на бетоне борозды от ногтей в потеках засохшей крови. Сорванное с потолка натяжное полотно свернулось в углу вонючей кучей. Борозды от ногтей остались и на потолке. Стаса снова замутило.

На стене, почти в полуметре от плинтуса, чернели нацарапанные детской рукой буквы: «СТАСИК». Это он сделал надпись перочинным ножом во время ремонта, до того как поклеили обои. Вокруг надписи горели багровые следы поцелуев.

В глазах потемнело от вспыхнувшего в мозгу видения. Мать мажет губы помадой, а затем, стоя на коленях, целует его имя.