Темная волна. Лучшее 2

Утром Стас проснулся, скрючившись на детской кровати, прижимая к груди остывшее тело дочери. Среди слипшихся от крови волос из ее черепа торчали гвозди.

Пол в детской тонул в крови. Алена убила бы его за такой беспорядок. Стас оставил Сашку, бросился в кладовку, схватил половую тряпку и принялся оттирать багровые сгустки. Не закончив с полом, вернулся к телу дочери, отнес в ванную и положил под душ. Включив горячую воду, прокрался в гостиную. Его вырвало от запаха засохшей крови, смешанного с ароматом лилий.

Дрожащими руками он отмывал кровь с лиц Саши и Алены, багровые струи убегали в канализацию. От мысли, что кровь дочери и жены смешивается в трубах с чьим-то дерьмом, Стаса снова вырвало.

– Я хочу, чтобы они жили, – сказал Стас, ни к кому не обращаясь. Залез в душевую кабину и обнял ледяные тела. Трупы смотрели на него через закрытые веки. По бледным лицам стекали струи горячей воды, обнажая забитые в головы гвозди.

– Живите! – закричал он в отчаянии.

Пальцы Алены дрогнули в его руке.

* * *

Стас сжал кулаки.

Бери и помни.

Злость схлынула, осталась только горечь.

– Умри.

Тело Алены обмякло, упало с табурета на пол. Кухню наполнил смрад разложения.

На душе стало спокойно, голова прояснилась. Рухнувший с небес на землю ливень развеял запах мертвых лилий.

Стас прошел в детскую. Саша лежала на кровати, свернувшись калачиком. Стас склонился к ней, поцеловал в ледяной висок. Губы обжег металл. Он освободит дочь, как освободил Алену, а потом возможно освободит себя, но чуть позже, у него было еще дело, про которое нельзя забывать.

* * *

Вода клокотала в стоках, мимо бежали люди. Ночь падала на город.

Стас стоял у дома, в котором жила Зоя, и смотрел на окна, представляя, как жадные руки сестры покрываются черными пятнами.

– Беру и помню, – сказал он дождю.

Голуби и совы

Тихо. Ваня повернулся со спины на бок, уперся взглядом в стену. Дотронулся до шершавых, будто пеплом припорошенных, бревен. Свеча догорела часа два назад. Время то растягивалось, то сжималось, – как всегда, когда он не мог уснуть. Мама раньше не уходила так надолго, оставив его одного, и никогда не уходила ночью.

На чердаке зашуршала солома, захлопали крылья. Ваня натянул тяжелое ватное одеяло до носа, поджал ноги и замер. В доме больше не было тихо. С чердака доносилось приглушенное воркованье. Голуби не спали. Мама говорила, что в городах голуби такие же опасные твари, как крысы, питающиеся отходами и разносящие болезни. Ваня никогда не был в городе и крыс видел только на картинке в «Щелкунчике», но мама никогда не врет, хотя иногда не говорит всей правды, как этим вечером. На его вопросы она отвечала, что все в порядке, а сама то беспокойно смотрела на люк, ведущий на чердак, прислушиваясь к воркованью голубей; то выходила на крыльцо, стояла там несколько минут, теребя кончики платка, накинутого на плечи. Смотрела на Ваню своими большими темными глазами, почти красными в отблесках горящего дерева, и в них блестели слезы. Потом ушла, обещала, что вернется до того, как стемнеет, но вот уже глубокая ночь, а ее все нет.

Ваня откинул одеяло и спустил ноги на студеный пол. Прошлепал босыми ногами по гладким доскам до маленького окошка. За стеклом клубился туман, черный как сажа. Днем, когда тусклый свет пробивался через плотные клубы, Ване иногда удавалось рассмотреть кривые сучья и изъязвленную кору огромного клена, росшего рядом с домом. Дерево горело изнутри, только огромные цепи, обвивавшие ствол, не давали ему распасться на части. Из огненной раны вылетали снопы искр. Мутные сполохи пламени были видны и ночью, но не сейчас.

Ваня натянул край рукава на ладонь и протер стекло. Не помогло.

Вдруг снаружи что-то промелькнуло, кровавые мутные искры брызнули в туман. Ваня отпрянул от окна, отбежал, ударился о стол, раздался звон стекла (должно быть, упал и разбился стакан). В стену бухнуло. Все стихло, голуби перестали хлопать крыльями и замолчали.

Сова, всего лишь сова. Совы охотятся по ночам.

Ваня на ощупь подошел к буфету, нашел спички, достал из верхнего ящика свечу и зажег. Крохотный огонек не смог полностью прогнать темноту, но с ним было не так страшно.

Спать не хотелось, Ваня подумал, что можно полистать книги, но тут ему в голову пришла другая идея. Мама запрещала подниматься на чердак к голубям, но сейчас, пока ее нет дома, он может это сделать. И она ни о чем не узнает.

Стоило мысли зародиться, как она больше не давала покоя. Ваня сел на кровать, поставил свечу на пол и посмотрел на скрытый полутьмой люк в потолке.

Примерно раз в неделю мама поднималась на чердак и возвращалась оттуда с птицей, ощипывала ее, сидя на крыльце, затем варила густой жирный суп, который сама не ела. Ване всегда казалось странным, что из тощей маленькой птички, получалась целая кастрюлька мягкого, студенистого мяса. Куры и индейки на вкус были совершенно другими.

Было одновременно и страшно, и любопытно.