Темная волна. Лучшее 2

Стас будто провалился в пахнущую мертвыми лилиями черноту. Очнулся уже на улице. Бабки накинулись на него с расспросами, пытались узнать, что случилось, а он стоял и не мог понять, как здесь очутился и что происходит. Такие провалы стали случаться с ним после дня рождения Алены. Иногда он вечером ложился спать, а просыпался на улице, стоя в одних трусах на детской площадке. На работе возвращался в кабинет, а оказывался в парке в нескольких километрах от здания администрации. Последний раз его накрыло перед тем, как у начальника случился инфаркт. Вот, старик кричит, что не даром его имя рифмуется с «пидарас», размахивая перед лицом исчерканным письмом в Правительство области. А через секунду Стас стоит в коридоре, а в кабинете суетятся врачи скорой помощи.

Придя в себя, он позвонил в полицию, похоронное бюро, отцу, последним набрал номер Зои. Когда он отключился, оставив сестру захлебываться слезами, подъехало такси. Алена вышла из машины, быстро подошла к нему и встала в нескольких шагах. Стас обнял жену, вцепился в напряженное твердое тело, как в спасательный круг. Ему не терпелось рассказать ей, что последними словами, сказанными матери, были: «Люби меня, старая сука!» Словами, брошенными сгоряча, когда мать убеждала его дать сестре денег на покупку машины.

* * *

– Пап, а бабушке там не темно? – Сашка задумчиво посмотрела на гроб на дне могилы.

Комья земли падали на крышку с глухим стуком. Зоя рыдала, прислонившись к стволу березы, росшей неподалеку. К ней жались двое сыновей.

Не успел Стас ответить, как Сашка спросила:

– Пап, а ты мне в гробик положишь фонарик и спички, чтобы страшно не было?

Серые маленькие зрачки впились в него, требуя ответа.

Стас замешкался, не столько из-за вопроса, сколько из-за цвета Сашкиных глаз. Он бы мог поклясться на материнской могиле, что глаза у дочери были карие, а не серые. Яркие кружочки чайного цвета, а не блеклые точки, которые сейчас смотрели на него.

– И дырочки, сделай мне в гробу дырочки, чтобы я там могла дышать. А еще…

– Саша, замолчи.

Девочка закрыла рот, посмотрела на мать. Алена вынырнула из толпы заплаканных родственников.

В простом сером платье и черном газовом платке, без макияжа, жена казалась изможденной. Сухие бледные губы шелушились, под глазами залегли темные круги, скулы и нос заострились. Она будто стала старше за те три дня, что потребовались на улаживание дел с похоронами. Для Стаса они прошли, как в тумане. Алена поила его успокаивающими отварами, от которых он проваливался в беспокойный сон, полный предчувствия беды, неотвратимой угрозы.

Жена общалась с полицией, агентом похоронного бюро и родственниками. Не церемонясь, пресекала любые попытки посплетничать на счет обстоятельств смерти свекрови. С ним она была также скупа в объяснениях. Помутнение рассудка, остановка сердца – вот и всё, чего он смог от нее добиться. С другой стороны, больше он и не хотел знать. В часы, когда заканчивалось действие успокоительных, он как наяву видел свое имя в окружении багровых поцелуев. Внутренний голос твердил не умолкая: «Мало тебе было материнской любви? На! Подавись!»

– Мы пойдем, погуляем.

Алена взяла Сашку за руку и вышла на узкую тропинку между могил, оставив Стаса наедине с горем, рыдающей сестрой и отцом, морщившим кустистые брови. Родители развелись, но сохраняли теплые отношения. Тепло у матери было для всех, кроме него. Знакомая злость защекотала нутро, ее тут же смыла ледяная волна презрения к самому себе.

Ему тоже надо было прогуляться, проветрить голову, вдохнуть воздух, не пахнущий лилиями. Лилии, опять эти чертовы лилии. Стас осмотрелся по сторонам. Роскошный венок из белых лилий стоял на треножнике у самой могилы. На черной ленте, серебристой краской вилась каллиграфическая надпись: «От любящего сына, снохи и внучки». Мать ненавидела лилии, и Алена это прекрасно знала.

Сука.

Стас вышел из толпы родственников, посмотрел по сторонам. Алена и Сашка не успели далеко уйти, брели по тропинке, останавливаясь у могил, нагибаясь к надгробиям, – наверное, чтобы прочитать надписи.

Не время и не место для скандала. Стас поднял лицо к небу, затянутому бурыми тучами, как в тот день, когда он нашел тело матери. А ведь гроза тогда так и не разразилась. Природа замерла в напряжении.

– Квартиру мама мне завещала, – сестра подошла к нему со спины, так что он ее не услышал и не заметил.

– Другого места и времени не нашла?

Стас едва подавил желание ударить Зою по опухшему, красному от слез лицу.

– Просто хочу, чтобы ты знал.

* * *

Запах мертвых лилий впитался в обивку мебели, обои, одежду. Из раскрытого шкафа пахло, как из гроба. Стас бегал по квартире, открывая настежь окна. Ветер трепал шторы и занавески, шелестел страницами раскраски, забытой Сашкой на полу, тревожил комья пыли под кроватью. Но не прогонял запах смерти.

Алена посмотрела на него, покачала головой и пошла на кухню. Утром Стас похоронил мать и последнее, что сейчас ему было нужно, это недовольство жены. Чертовой ведьмы, испортившей ему жизнь. Стас сжал кулаки.

– Сука, – прошипел он сквозь зубы, – ведьма.