Темная волна. Лучшее 2

Мама вернулась утром, вместе с мутным рассветом, запахом влажного пепла и палой листвы.

Ваня притворился спящим, крепко зажмурил глаза, ждал, когда мама поцелует его в лоб, как делала каждое утро. Он лежал тихо, прислушиваясь к звуку ее шагов, шуршанию пакетов и треску пламени в печке. Мама готовила завтрак. Когда в доме запахло оладьями, Ваня не выдержал, откинул одеяло и открыл глаза. Мама стояла рядом с кроватью, смотрела на него и улыбалась. Ваня вскочил и обнял ее, прижался щекой к мягкому теплому животу. Мама погладила его по голове.

– Не спал?

– Ночью приходил монстр, большущий. – Ваня развел руки в стороны и показал какой был большой монстр. – Я не испугался, честно-честно.

– Маленький мой, смелый портняжка. – Мама наклонилась и звонко чмокнула Ваню в лоб.

На мгновение ее лицо омрачилось. Ваня замер. Неужели она узнала, что он поднимался на чердак? Живот резко скрутило от волнения. Но мама улыбнулась и погладила его по щеке.

Ваня выбежал из дома, схватил веревку, привязанную к столбу, державшему козырек над крыльцом. Пошел в туалет – в низкую деревянную кабинку, стоявшую поодаль от дома. Он крепко держал веревку, в тумане легко было потеряться. Сделав свои дела и вернувшись к дому, Ваня немного постоял на крыльце, прислушиваясь к дыханию леса. Постанывали раскаленные цепи на клене. Из тумана выглядывали кедровые ветви, на них сидели совы с лицами, напоминавшими срезы дерева.

– Сыночек, иди умываться и есть, все остынет.

Ваня вошел в дом, умылся в звонком алюминиевом тазу и сел за стол. Откусил кусочек хлеба и закашлялся, хлеб был сухим и заплесневелым, он выплюнул непрожеванный кусочек:

– Фу-у-у.

– Я тебе дам «Фу», ешь.

– Ну, мам, он заплесневелый.

– Не говори ерунды.

И впрямь хлеб на вид был свежим и мягким, даже пах, словно только что покинул горячую печь. Ваня отковырял ломтик глазуньи и положил в рот. Снова привкус гнили – яйца протухли. Но увидев, что мама смотрит на него с тревогой, Ваня прожевал яичницу и проглотил. То же самое повторилось с оладьями и молоком. Все протухло, но мама ничего не замечала. Она пережевывала пищу, глотала, запивала душистым кофе и внимательно смотрела на Ваню.

После завтрака мама дала Ване шуршащий пакет с надписью. Ваня знал, что такое буквы, но мама говорила, что ему еще рано учиться читать. В пакете была новая книга, с яркой картинкой на обложке.

– Что здесь написано?

– «Новое платье короля», Ганс-Христиан Андерсен.

Ваня переворачивал плотные страницы, разглядывая разноцветные иллюстрации, он долго сидел над картинкой, где голый мужчина гордо шел по улице среди пестро разодетой толпы. Что-то было не так, у мужчины на теле были нарисованы три точки, одна на животе и две на груди. Ваня поскреб картинку ногтем, может прилипло что, но нет, точки остались на своих местах, присмотревшись, он понял, что это не просто точки, а маленькие кружочки. Ваня задрал рубашку к подбородку и посмотрел на свои грудь и живот, никаких точек-кружочков.

– Что ты делаешь?

– Ничего, – спохватился Ваня и опустил рубашку.

Но все же спросил:

– Мам, а что это у дяди? – И ткнул пальцем в точки-кружочки.

– Ничего, – ответила она, чуть помедлив, но на ее лице появилось виноватое, растерянное выражение, такое он видел лишь однажды. Когда мама опрокинула на себя таз с водой и задрала рубашку, чтобы отжать, у мамы тоже была дырочка на животе. Она сказала, что у нее эта дырочка, потому что она женщина, а у мальчиков дырочек нет.

Человек на картинке был мальчиком. У Вани зародилось подозрение, что мама ему врет.

* * *

Черные мертвые глаза «Российских деятелей культуры и науки девятнадцатого века» пугали. Вите казалось, что они знают все ее тайны и страхи. Суровые, мрачные, они корили ее за совершенные грехи.

Кричали проносившиеся мимо поезда. Сквозняк трепал распущенные волосы. Название станции – «Отрадное» – никак не вязалось с чувствами, владевшими Витой. Не было в ее жизни никакой отрады, только пустота.

Иногда, когда она ехала по зеленой ветке метро, вместо станции «Трубная» ей слышалось «Трупная». Труп, кадавр, покойник – Вита старалась вспомнить все синонимы слова «мертвец», скоро так будут называть и ее.

В конечном итоге самым страшным грехом оказалось не убийство, а то, что они сделали. Вита дотронулась до предплечья, под драпом и бинтами болела рана, не заживающая вот уже несколько месяцев. Тогда это казалось правильным – помочь Насте.

Вита всегда думала, что очищение будет сродни той жуткой сцене из «Одержимой», где Изабель Аджани мечется по подземному переходу, исторгая из себя веру вместе с красно-белой слизью. Но не было ни слизи, ни судорог, только всеобъемлющая, абсолютная пустота. Вместе со скверной исчезло все, что делало ее собой. Ее будто выскребли – так вычищают эмбрион из матки.

Осталась только оболочка. Тень в бегущем мимо порочном счастливом мире.

Она не знала, что сделала Настя. И не хотела знать, ибо даже соучастие переполнило чашу.

Следующие несколько месяцев растянулись в долгий джонт.