– Мне сорок один, – сказал Матвей, мусоля сигарету в уголке губ. – Тогда, в две тысячи двадцать шестом. Сейчас на дворе тридцать девятый, а мне всё ещё сорок один.
Они вдвоем замолчали и уставились на Игната, словно ожидая его реакции. А он пока не знал, как реагировать.
– То есть мне сейчас двадцать девять? – спросил первое, что пришло в голову.
– Ага. Технически. Но на практике все еще девять. Потому что зараженные люди не стареют. Как вампиры, прикинь? – Дружище легко спрыгнула со стула, расправила окровавленное, влажное на конце и вокруг ворота, платье.
– Мои родители тоже?..
– Нет, они как раз были живее всех живых, – сказал Матвей. Взгляд у него был тяжелый, уставший. – Просто ты никогда не замечал, что они стареют. Потому что терял память верно? А недавно стал всё постепенно вспоминать. Если бы ты провёл с родителями еще год-другой и не раскрыл себя, то понял бы, что с миром случилось кое-что похуже нападения пришельцев.
– Это вторая стадия развития личинки пришельца: возвращение памяти, – вставила Дружище. – Ты как раз на ней сейчас. Удивительно, правда?
– А есть ещё третья. Ключевая. – Матвей оттянул ворот кителя, показал горло. Оно было чистое, без намёка на сидящего внутри пришельца. – Личинка пришельца срастается с телом носителя. Сначала был паразит, потом стал симбионт и избавился от внешних признаков.
– Ага. – Сказал Игнат, который ничего не понял.
– Во мне нет пришельца, – сказал Матвей. – Я и есть пришелец теперь. Мы с ним единое целое. Он дополняет меня, а я его. Нас нельзя разделить.
В наушниках, висящих на шее Дружище, зашипело. Она торопливо натянула их, прислушалась, нахмурилась.
– Нам пора идти, – сказала, снова закуривая. – Путь расчищен, федеральные войска светлейшего нашего Президента, чтоб его, появятся через полтора часа. Наблюдение ведется, но лучше не рисковать.
Матвей и Дружище собрались быстро: у каждого за плечами оказался вещмешок, куда полетели сигаретные пачки, папки с документами, несколько ножей, заляпанные кровью кошельки, дамские сумочки. Скорее всего, всё это они собрали с трупов заранее. Игнат старался об этом не думать, когда ему протянули его рюкзак. Натянул лямки на плечи. Дружище взяла его за руку и вывела в коридор. Крови вокруг было много, на стенах и на полу. Как и искалеченных трупов. Мерзкий запах мгновенного влез в ноздри. Входная дверь болталась на одной петле.
Вышли на лестничный пролёт. Игнат поскользнулся на крови, наступил на чью-то руку. Он не смотрел по сторонам, вообще хотел, чтобы зрение пропало и вернулось только тогда, когда не будет всего этого пугающего и мерзкого, но всё равно замечал детали: прислонившаяся к лифту детская коляска, густо усеянная снаружи каплями крови; что-то влажное, податливое под ногами, повсюду; комок волос, прилипший к лестничным перилам; глаза, разные, везде, таращатся.
Матвей повёл их вниз по лестнице. Армейские сапоги тяжело стучали по ступенькам.
– Если ты ещё готов впитывать информацию, слушай дальше, – сказал он.
– Готов. Удивите меня.
Матвей ухмыльнулся, продолжил:
– В общем, вторая стадия не так страшна, как может показаться. Человек ко всему привыкает. Да, есть побочки, их несколько. Например, нам всё так же нужно питаться человеческими мыслями. И ещё паразит затормаживает различные процессы в организме. У нас меньше эмоций. Почти нет радости или грусти, мы не влюбляемся, не переживаем. Нас почти невозможно обидеть. Мы податливые и управляемые.
– Как беременные женщины, – невольно добавил Игнат. – Да?
– Верно. Ты уже наверняка слышал начало этой истории. А концовка такая, что сразу после родов выработка гормонов прекращается, и к женщине возвращаются все эмоции сразу, как были. Вроде бы со стороны выглядит нормально, но женщина за девять месяцев отвыкает от эмоций и ей кажется, что они посыпались, как камни на голову. Сразу и много. Вот и у симбионтов так же. Представь, я почти двадцать лет был глух к тоске, злости и грусти, а потом вдруг разом всё вспомнил и прочувствовал.
– Поэтому и курим, – вставила Дружище.
Они спустились на первый этаж. Матвей отворил тяжелую металлическую дверь, и Игнат невольно сощурился от яркого солнца. Он и забыл, что на улице день.
Жаркий ветер швырнул в лицо ставший уже привычным запах смерти. Вокруг лежали трупы. Везде: на тропинке перед подъездом, на скамейках и возле урны, на асфальте, газоне, на кустах и вокруг автомобилей. Они свисали из окон и через заборы. Крови было так много, что она собиралась в ручьи и неторопливо ползла к ливнёвкам и канализационным отверстиям. В воздухе слабо дрожал алый туман, будто сказочное марево.
Так что да, у этого дня был запах смерти.
– Что тут произошло?
– А ты не сообразил? Громкоговорители, пацан. Трансляция на два района Питера. – Матвей звонко щелкнул пальцами, отправляя окурок в зелень газона. – Полгода работали над операцией, и вот итог.
Итог – смерть сотен людей? Что это? Война? А если война, то на какой стороне оказался он?