Темная волна. Лучшее 2

– Никто не лучше, пойми. Пришельцы напали на людей, люди победили пришельцев, симбионты борются за свою жизнь, а люди за свою. Как умеют. В какой-то момент никто не смог остановиться. Так и будет. Это война на истребление.

– И у меня ведь нет выбора? – спросил Игнат.

– Точно. Когда тебя нашли в капусте, выбора и не осталось.

Мимо них один из мужчин пронёс девочку на руках. Он закутал её в серый плед, только бритая голова болталась.

Дружище взяла Игната под локоть снова и сказала, пуская дым носом, как взрослая:

– Пойдём тоже. Пора по машинам, пока не подъехали войска его милости Президента нашего мудрого.

* * *

Он мечтал снова обо всём забыть. Ведь беспамятство, это подарок. Что может быть лучше, чем жить одним днем, без проблем, обязательств, воспоминаний, без скопления мыслей, которые лезут внутри головы одна на другую, будто голодная саранча?

Но он всё помнил, к сожалению.

В укрытом брезентом кузове грузовика терпко пахло сигаретным дымом и нагретой на солнце кожей. Игнат думал забиться в угол, куда-нибудь в темноту, чтобы никто его не замечал – но места на деревянных лавках были заняты. Всюду сидели истощенные, безразличные зараженные. Теперь уже Игнат видел в них что-то, чего раньше не улавливал: ссадины на лицах, царапины, подбитые скулы, синяки на руках и ногах. Не хотел видеть, но не в силах был отвернуться.

– Мы все жестокие, – сказала Дружище, садясь на скамейку с краю. – Люди, пришельцы, все. А у разумных существ жестокость в разы больше, потому что разум рождает сложность мышления. Хочется не просто убить врага, а унизить, растоптать, почувствовать превосходство. Так и живём.

Игнат присел рядом. Если несколько часов назад он любовался Дружище, разглядывал её, подмечал взглядом гладкость её кожи, веснушки, изгиб бёдер, то сейчас видел совсем другое: взрослую женщину, в чём-то даже похожую на его маму. Ничего в ней не было особенного, нечего было разглядывать. Будто чем больше информации оседало в его голове, тем больше размывались черты лиц окружающих и их индивидуальность.

Военный – тоже совершенно незапоминающийся – поднял борт, опустил край брезента. Грузовик тронулся с места.

– Не бери в голову, пацан. Скоро привыкнешь, – сказала Дружище. Очередная сигарета оказалась у неё в губах, и это раздражало. Как говаривал папа: дурные поступки всегда ведут к дурным мыслям.

– Куда мы едем?

– На базу в Ленобласти. Там наша территория, куда войска Президента пока не суются.

– Все серьезно.

– Ага, серьезнее не бывает. Много лет воюем, отбиваем друг у друга границы дозволенного. Кто прав, а кто виноват, уже не разобрать. Наверное, люди правы. Ведь это пришельцы вторглись к ним. Но и нельзя оправдывать насилия и зверства со стороны людей, как думаешь?

– Думаю, что нельзя.

Дружище легонько толкнула его кулаком в плечо.

– Приходи в себя. Каша в голове, но нужно двигаться вперед. Вот сегодня ты узнал, что уже не мальчик, а мужчина. Завтра узнаешь, например, что умеешь летать. Разное бывает в жизни, и если над каждой вещью серьезно думать, можно с ума сойти.

Грузовик потряхивало. Сквозь полосу света в неприкрытом брезенте Игнат видел убегающую дорогу, пустые улицы, многоэтажные дома, магазины, лавочки, автозаправки. И мёртвых людей то тут, то там. Впрочем, их было гораздо меньше, чем в районе цветных небоскребов.

– Я вот чего не понимаю, – сказал он, поправляя лямку рюкзачка. – Что вы делаете с этими людьми, которых спасаете? А если они так и будут сидеть без памяти много лет? Я ведь сидел. И папа со своими молитвами ничего не мог сделать, пока не наступила следующая стадия.

– За ними ухаживают, проводят процедуры. Есть целый курс восстановления воспоминаний. Между агрессивными фазами эти люди вполне себе нормальные члены общества. Да и агрессию контролируем, подпитываем книгами, фильмами, жесткой диетой. К третьей стадии питание стабилизируется. Нам просто нужны эмоции, без убийства. То, что я делала – это осознанное действие, улавливаешь? Хочешь, пристроим тебя в какое-нибудь заведение для помощи зараженным на первой стадии? Там неплохо живется. Под Выборгом переоборудовали фермы. Природа, тишина, огороды, всё, как ты любишь.

– Я хочу домой, – буркнул Игнат. – В свои огороды.

– Это нормальное желание. Дома всегда хорошо. Можно зарыться в мамины вещи, укутаться в папин плед или спрятаться в семейном гараже и ни о чём больше никогда не думать. Вот только прошлое любит безвольных людей. Оно высасывает их них питательные соки, как паук из плененных мух. Ты разве безвольный?

– Ты вот сказала, что я мужчина, но это не так. Я ребенок. И мне страшно и одиноко. Я не готов становиться тем, кем ты меня сделала за эти несколько часов.

Он старался, чтобы голос не задрожал. Вроде справился, но на глазах всё равно предательски проступили слезы. Смахнул, не таясь. Вперил в Дружище злой взгляд.

А Дружище улыбалась.