Темная волна. Лучшее 2

Голос у Веры густой, тягучий, сексуальный. Она в моей футболке. Удивительно, как быстро некоторые девушки захватывают мужскую территорию. Ещё неделю назад мы не были знакомы, а сейчас – на диване раскиданы в беспорядке пилочка для ногтей, пудра, маникюрные ножницы, тушь, расческа, ещё одна расчёска, крем для лица, крем для рук и ещё что-то, много всего, в чём я совершенно не разбираюсь. Меня завоевали, признали собственностью. Футболку придётся выбросить, жаль.

Вдыхаю аромат кофе. Месяц назад эти зёрнышки ещё росли у подножия вулкана в провинции Юньнань. Теперь они с хрустом ломаются под моими неторопливыми нажимами. Рядом на разделочной доске лежит мясо на кости, «Ти-бон», кусок великолепной сочной говядины. Им я займусь позже.

– Молока нет. Хочешь нормальный кофе? Я умею.

В конце концов, Вера выпьет то, что я ей дам, оставив гущу, налипшую на стенки кружки. Это первый уровень, а после него я хочу сразу перейти ко второму.

Вера пожимает плечами. Ей всё равно.

Чаша с белым песком нагревается на медленном огне. Песок потрескивает от жара.

Пересыпаю молотый кофе в джезву и почти физически ощущаю, как крохотная кофейная пыль оседает на коже, взвивается в воздух, рассеивается по кухне. Говорят, в вагоне метро пятнадцать процентов вдыхаемого воздуха – это частицы мертвой кожи. У меня в доме вместо кожи кофе. И не пятнадцать процентов, а все восемьдесят. Хотя мёртвой кожи тоже хватает.

Кисловатый запах щекочет ноздри. Знакомый, радостный, означающий, что уже наступило утро, а с ним новые возможности, бодрость, задачи, идеи, фантазии, намёки, пора двигаться дальше, например, совершить пробежку, пожарить стейк, прочитать новую книгу, спасти чью-то судьбу, добиться значимого, заново влюбиться или полюбить кое-кого ещё больше, ещё сильнее.

Кофе – это символ. Ну же, давай, скажи комплимент божественному напитку.

Вере, впрочем, опять всё равно. Она подводит веки щёточкой, выпучив красивые глаза перед зеркальцем.

Помешиваю кофе, стараясь не заводиться раньше времени. Я спокоен. Само обаяние. Говорю:

– Знаешь, почему у джезвы тонкое горлышко?

– А? – она не прислушивается. Занята своим.

– Чтобы пенка закупоривала сосуд и не давала ароматам улетучиваться, – терпеливо объясняю. – Это позволяет кофейной гуще скапливаться на дне. То, что мне нужно.

– Тебя зовут так же, как турку? – это всё, что Вера смогла понять.

Вздыхаю. Самый распространённый вопрос. На самом деле меня зовут Максим, имя, которое дали в детском доме, оно же записано в паспорте, оно же бесит меня неимоверно, потому что безликое, распространённое и непонятно зачем ко мне прилипшее. Волею судьбы какая-то тётка решила, что я буду Максом.

– Это не турка.

Кофе закипает в первый раз. Ложное закипание. Приподнимаю джезву над песком, продолжаю помешивать по часовой стрелке, аккуратно, чтобы не сильно повредить пенку. Я уже голоден.

Картинки, картинки бегут перед глазами. Какова твоя судьба, Вера?

Через четыре минуты кофе закипает во второй раз, как положено.

Первая чашка мне, заполненная до краёв, с редкой рваной пенкой. Вторая – Вере. Всё лучшее гостям. Вязкости и густоты больше.

– Без сахара, – говорит Вера.

Как обычно, худеет. Они все худеют сейчас.

Присаживаюсь на диван. Чашки ставлю на кофейный столик. Слюна скапливается в горле, губы становятся сухими.

– Выпей. Отлично бодрит.

Она небрежно берёт, отпивает, морщится.

– Как-то не очень.

– Это потому, что непривычно. Ты к дурному привыкла. Сначала нормальный кофе в какой-нибудь кафешке разбавляют водой на треть, потом на половину, потом уже и кофе нет, а кофейный порошок или даже заменитель. Или зёрна хранят месяцами неправильно. Пережаривают. А то и вовсе перемелют партию и держат молотый в мешках, под ярким светом во влажном помещении. Куда это годится? Ты пей, пей, наслаждайся настоящим вкусом, пока есть возможность.

Знаю, что Вера не ценит. Смотрю, как она пьёт кофе, продолжая «наводить марафет» на лице. Один глоток, второй, третий. Не чувствуя вкуса, не задерживаясь, не обдумывая.

Она допивает за несколько минут. Улыбается, поглядывая на часы.

– Пора ехать.

– Подожди немного, – улыбаюсь в ответ, беру ещё чашку и иду к раковине. – У меня есть десерт. Тебе понравится.

Возле доски с говядиной стоит набор ножей, моих любимых, из Италии. Вечно острых. Вообще, люблю слово «вечность». В нём присутствует горьковатый вкус неопределённости. Для каждого вечность своя. От рождения до смерти – это и есть вечность предыдущего уровня. То, что нам отрезано судьбой, сочный кусок на т-образной кости.

Ставлю Верину чашку на стол и начинаю медленно соскабливать пальцами кофейную гущу со стенок, собирать её со дна. Перекладываю влажные комочки на блюдце. Облизываю ногти и кончики пальцев. Колючие катышки скребут по нёбу, оседают на языке. У гущи горьковатый с примесью кислинки вкус. Закрываю глаза.

– Джезва, ты скоро? Мне такси надо вызывать.