Темнота в большом городе

Короче, так они и познакомились. Шон чуть свою драгоценную видеокамеру на лестнице не оставил. А уж Милли он бы точно на лестнице оставить не смог, даже если бы захотел, потому что она вцепилась в него и отпускать не собиралась. Да, когда девчонка в тебя вцепится, то это… дай бог, чтоб не навсегда.

– Слушай, а ты, правда, не фея?

– Нет, – она даже тихонько засмеялась. – Почему ты так подумал? Ты веришь в фей?

– Конечно, верю, а ты разве нет?

– Не знаю.

– Ты ведь из Англии? – спросил Шон.

– Да, – обрадовалась Милли. – Мы жили в Лондоне, потом папа переехал сюда из-за работы.

– А я из Фалмута, Корнуолл, может, слышала? Ну, это маленький городишко.

– Удивительно, что ты веришь в фей! – воскликнула Милли.

– Просто я родился в Кенсингстонском Парке, – объяснил Шон.

– Почти как Питер Пэн, – Милли смеялась, словно звон колокольчика. – Надо же, вот забавно.

– Долгая история, – вздохнул Шон. – В тот день маме очень захотелось погулять в Кенсингстонском Парке. Они с папой тогда были в Лондоне. Пока папа бегал за сенсациями, он журналист, мама, недолго думая, села на автобус и поехала в Кенсингстонский Парк погулять. Там ее и прихватило. Пока скорая ехала, я уже появился. Папа так перепугался, что целую неделю почти в коме лежал. С тех пор я верю в фей и вообще во все волшебное и мистическое, например, в привидений.

А девчонка эта, Милли, шустрая оказалась, она сразу потащила Шона к себе в квартиру. Вот, значит, где он полночи пропадал. Правда потом Шон оправдывался, мол, темно было, и он забыл, где квартира Дарси, и все такое. Да ладно, что мы не понимаем. Не то, чтобы Шону везло с девчонками, но на этот раз, кажется, он здорово влюбился. Наверно потому что Милли оказалась вылитая Одри Хепберн.

12

А тем временем Алекс поведал нам жуткую историю о человеке, целую неделю просидевшем в застрявшем лифте.

– Наш сосед, Яков Афанасьич, как обычно воскресным вечером принял лишнего. А лифт возьми да и застрянь между этажами. Ну, первые-то два дня Афанасьич дрых без задних ног, пушкой не разбудишь. Жильцы нашего дома все удивлялись, что это в лифте такое рычит по-дикому, думали, чудовище какое-то поселилось, хотели звонить в ''Новости'', съемочную группу вызывать. Но однажды ночью Афанасьич вдруг проснулся. Сначала он решил, что его похоронили заживо. Ох и выл всю ночь! Страшно вспомнить. Думали, нечистая сила. Злополучный лифт все стороной обходили, даже дворник. Наконец Афанасьич протрезвел окончательно и понял, что он в лифте застрял, а вовсе не в гробу. Уж тут он как начал орать и ругаться, чуть лифт не сломал. В общем, вытащили Афанасьича, а лифт еще два месяца не работал. Под Новый Год только пустили, и все жильцы на радостях пошли кататься. Ну, что было? Сидели до самого Рождества, песни пели, Афанасьич на баяне аккомпанировал. Ну, это у вас Рождество перед Новым Годом, а у нас после. Лифт еще ладно, вот бывало, воду отключат… или отопление. Вам такое и в кошмарах не снилось. Зима, минус тридцать, а в нашей школе было холоднее, чем на улице. Древний историк уснул на уроке и застыл, покрылся льдом, размораживать пришлось…

Одно я хорошо понял. В России очень страшно и странно. И как там люди живут? Энн сразу Алекса зауважала. Еще бы, пройти через такие кошмары и остаться целым и невредимым, в здравом рассудке. Наверно надо иметь крепкие нервы, чтобы жить в России. Но по рассказам Алекса выходило, что там все жутко нервные, все время кричат, жалуются и куда-то лезут. Куда бы люди не пошли, везде длиннющие очереди: в магазинах, в больницах, в школах, в институтах, в музеях, в театрах, в кино и на почте, и в таких ужасных местах со странными названиями, где нужно платить много денег за электричество, за воду, телефон и даже за лифт.

– Не понимаю, зачем платить за то, чего нет, – произнес я.

– Да все у нас есть, – возразил Алекс. – Просто отключают… Эх, хуже всего, когда воду отключат, особенно горячую. Однажды все лето сидели без воды. Раз в неделю нагреем в ведре и моемся в тазиках. Подумаешь, вот у бабушки в деревне вообще водопровода не было. В речке мылись.

– Надеюсь, вы хоть там не голодали? – спросила Энн, набивая рот подушечками. – Когда мы с Пэтти были маленькими и отказывались есть, мама всегда говорила о других странах, где дети голодают. Наверно она имела в виду Россию.