Темные архивы. Загадочная история книг, обернутых в человеческую кожу

За одним столом со мной стояла женщина, которая хотела осмотреть именно женский труп, потому что ее интересовала структура ткани груди. Бородатый молодой врач кивнул нам с другого конца комнаты, и группа с энтузиазмом потянулась к нему. У студентов загорелись глаза при виде этого медика, и сразу стало ясно, что этот человек любит свою работу, а учащиеся обожают его. Он взглянул на мой белый халат и увидел на груди свое имя, но, к счастью, не придал этому особого значения. Я покраснела от смущения, когда настоящий доктор Майкл Хабиб показывал любопытному студенту ткань груди в книге по анатомии. Было немалым подвигом сосредоточить внимание на иллюстрации внутренней работы груди в ту самую неделю, когда я отнимала ребенка от своей груди – как будто мое тело уже не чувствовало себя слишком заметным среди такого количества трупов.

Студенты засыпали Хабиба вопросами, и на каждый его ответ слышались восторженные восклицания «Да!» и «Круто!». На один из ответов врача они отреагировали бурными «Дай пять!», и Хабиб язвительно заметил: «Люди всегда спрашивают о студентах-медиках, употребляющих наркотики вроде кокаина. Но я им отвечаю: „Зачем мне принимать наркотики, если я могу быть просто прав?“» Я прекрасно понимала, почему они любили его. Он только что был на научном подкасте моего друга Эли Уорда, Ologies, и оказалось, что на должности ассистента профессора анатомии в американском университете он работает неполный рабочий день, а остальное время проводит в Институте динозавров при Музее естественной истории округа Лос-Анджелес и работает там научным сотрудником. «Утром выпьешь большую чашку кофе и разберешь человека на части. Этим я занимаюсь первую половину дня. Вечером же хожу играть с динозаврами», – сказал он Уорду.

Я не могла в это поверить. Прямо здесь, в моем институте, находился Джозеф Лейди XXI века – опытный анатом и палеонтолог, но с чувством юмора и, надеюсь, без склонности красть человеческую кожу для переплета книг[59].

У меня все больше кружилась голова, а студенты все еще очень хорошо сдавали экзамен. Я ушла со странным чувством, как будто меня вытолкнули из подземного мира, где правила ведения боя были совершенно другими. Впервые оказавшись рядом с расчлененным трупом и представив, как меня переворачивают, а кусочки органов трогают и передвигают, я увидела решение стать донором тела в другом свете. Этот опыт вовсе не отпугнул меня, теперь мне стало ясно, насколько полезны тела для студентов-медиков, и очевидная ценность этого пожертвования перекрывает любую остаточную брезгливость с моей стороны. Всего через несколько недель после начала первого семестра студенты уже перестали испытывать такой трепет по отношению к человеческим останкам. Я не сомневалась, что целый год работы с трупами должен оказать на них огромное эмоциональное и психологическое воздействие.

Я догнала одну из студенток моей группы, чтобы спросить о ее впечатлениях об этой трансформации. Алодия Гирма сказала, что идея о том, чтобы дочь стала врачом, возникла у ее родителей, эфиопских иммигрантов, с тех пор, как она себя помнила. В 17 лет у нее была операция (спондилодез[60]) и последующее восстановление, и та забота, с которой она столкнулась, побудила ее последовать совету родителей. Будучи студенткой, она работала уборщицей в отделении неотложной помощи и именно тогда впервые в жизни увидела мертвое тело. Когда девушка поступила в медицинскую школу, то поняла, что большинство ее сверстников до этого момента вообще никогда не видели труп, даже на похоронах. Но смотреть на останки – это совсем не то же самое, что вскрывать их. В первый день в лаборатории она постоянно твердила себе: «Да, это человек, но ты должна это сделать». После пары дней она чувствовала себя как дома.

Кроме того, учась на практическом курсе медицины (том самом курсе, который помогал составлять доктор Питер Ли, владелец антроподермической книги По), Гирма проводила много времени, изучая искусство разговора с тяжелобольными и их семьями. Студенты работали с актером, изображающим умирающего пациента, чтобы попрактиковаться в поддержании эмпатии, рассказывая о вариантах паллиативной помощи и хосписа. Девушка сказала, что этот опыт помог изменить ее предположение о том, что врачи должны избегать смерти – в том числе говорить о ней – любой ценой. «Думаю, что мы говорили о смерти намного больше, чем я ожидала. Особенно в самом начале медицинской карьеры, – говорила Гирма о смерти и обучении справляться с ней, – но считаю, что это делает нас более всесторонне развитыми врачами, которые на самом деле больше сопереживают пациентам». Это была музыка для моих ушей медицинского библиотекаря, позитивно относящегося к смерти.

Смотреть на останки – это совсем не то же самое, что вскрывать их.