Темные проемы. Тайные дела

Постаравшись успокоиться, Трент побрел к южному трансепту[95], украшенному на самом верху гербами. Он искал картину «Отрок Христос среди мудрецов», шедевр Франца Паурбуса Старшего[96], также пребывавший, если верить синему путеводителю, где-то здесь. Когда картина попалась ему на глаза, Джон тщетно – но добросовестно – попытался определить, что за известные персонажи послужили прообразами для паурбусовской интерпретации библейских героев; где здесь герцог Альба, канцлер Вигилиус Аитта и сам император Карл Пятый.

«Мученичество Святой Варвары» Гаспара де Крайера[97] в соседней часовне было, как выяснилось, завешено тканью – еще один раздражающий континентальный обычай, с которым Трент уже сталкивался ранее. Поскольку поблизости, казалось, никого не было, он поднял драп за уголок – покоричневевший от времени и пыльный, как и во многих других соборах Бельгии, – и заглянул под него. Ему едва ли удалось многое разобрать – тем более, достаточно света в часовню не проникало.

– Погодите, я вам помогу, – произнес чей-то явно иностранный голос за спиной Джона. – Я ее полностью сниму, и тогда вам будет на что посмотреть, вы уж поверьте. – Это снова оказался молодой человек, но на сей раз – рыжеволосый и бодро выглядящий юноша в сине-зеленой ветровке. Протянув одну руку, он сдернул драп; протянув другую – включил под потолком часовни тусклый электрический светильник.

– Благодарю, – только и вымолвил Трент.

– Теперь смотрите. Смотрите внимательно.

Трент посмотрел. Зрелище было ужасающим.

– Бог ты мой.

Больше ему смотреть не хотелось.

– В любом случае, большое вам спасибо, – добавил он, извиняясь за свое отвращение.

– Вот ведь паноптикум, правда? Все эти святые былых времен, – прокомментировал молодой европеец, расправляя потрепанную тряпку на прежнем месте.

– Полагаю, на небесах им воздалось, – предположил Трент.

– Да уж точно, – бросил юноша с горячностью, которую Трент не смог должным образом истолковать. Он потянул за цепочку и выключил светильник. – Ну что ж, еще увидимся.

– Надеюсь, – откликнулся Джон Трент с улыбкой. Молодой человек больше ничего не сказал и, сунув руки в карманы, удалился к южному входу, насвистывая бодрый мотивчик. Сам Трент никогда не посмел бы так громко свистеть в чужой церкви.

Общепринято самым значительным произведением искусства из хранимых в соборе Святого Бавона являлся Гентский алтарь Поклонения Агнцу начатый Губертом ван Эйком, величайшим из всех, и завершенный его братом Яном, вторым по искусству. В настоящее время он размещался в небольшой боковой часовне у южного прохода к алтарю – за занавесями, куда вход иностранцам почти всегда предоставлялся за плату.

Когда Трент добрался до часовни, он увидел табличку с надписью о плате у прохода, но, не услышав ни звука – как и везде в соборе, – предположил, что внутри никого. Чуть уязвленный просьбой о подаянии, как это обычно бывает с протестантами, он взял на себя инициативу и осторожно отодвинул темно-красную занавеску.

Часовня, пускай и пребывала в полной тишине, вовсе не пустовала. Напротив, тесное помещение оказалось до того забитым, что Трент не смог бы войти внутрь, даже если бы осмелился. Толпа четко делилась на два типа: впереди выстроились в несколько коротких рядов мужчины в черных одеждах – коленопреклоненные, склонившие головы и, как Трент предположил, молчаливо благоговеющие, – а позади, сгрудившись и того теснее, собралась толпа причудливых бельгийских старух. Эти женщины здесь были такими же бесполыми, некрасивыми, одутловатыми и убийственно серьезными с виду, как и везде в Бельгии – что в священных, что в светских местах; они не стояли на коленях, но выглядели так, будто что-то здесь погрузило их в транс. Неподвижность и молчание – вот что настораживало больше всего. Тренту случалось уже видеть подобные собрания, но они никогда не отличались молчаливостью – скорее уж наоборот: сбивчивые молитвы и плаксивые выкрики «славься, славься, Пресвятой Боже» можно было слышать далеко на подступах. А в этом сборище никто будто и не заметил пришествия нового посетителя – что тоже, в общем-то, было чем-то необычным для столь любопытного народа, как бельгийцы.

И в этой гротескной обстановке знаменитый образ Поклонения казался еще более не от мира сего – загадочный сонм ангелов, странно яркие цвета, аллегорические фигуры. Что-то в самой композиции казалось непомерно экзотическим, как восточный гобелен, и несравнимо более древним, чем Адам и Ева, видневшиеся с краю. Некоторые лица на разукрашенном алтаре, по наблюдению Трента, обладали слишком уж подозрительно схожими чертами с лицами окружающих реликвию реальных восторженных поклонников.

Тихо задернув занавеску, он, чрезвычайно возбужденный, продолжил свой путь.

Двумя часовнями дальше он наткнулся на «Прославление Девы Марии» Лимейкера[98]. Мальчишка-хорист в красной рясе начищал до блеска лампаду неподалеку. Черные волосы юного послушника казались безжизненными и ломкими, взгляд – больным и напряженным.