Темные века европейской истории. От падения Рима до эпохи Ренессанса

Здесь мы покинем Германию, которая все еще находится в прискорбном состоянии, но накануне перемен к лучшему. Еще не был решен вопрос, сохранится ли труд Карла Великого — объединение франков, швабов, саксов и баварцев воедино — или тенденции раскола слишком сильны. К счастью для Германии, две великие силы работали на сохранение единства. Церковь была обязана своим ростом и возвышением в Германии защите великих франкских королей и в благодарность за это всегда была на стороне королевской власти и единства. Но еще важнее было давление враждебных соседей извне. После смерти короля Арнульфа даже самым беспокойным швабским графам и неуправляемым саксонским племенам было очевидно: Германии, чтобы выжить, надо иметь одного правителя. Если правления Людовика Дитя и Конрада Франконийца были неудачными, то лишь потому, что один был слишком молод, а другой — полностью лишен наследственных притязаний и личных последователей. Когда место Конрада занял сильный человек, за плечами которого стояло одно из величайших герцогств, проблема спасения Германии оказалась не такой уж нерешаемой.

Глава 28 Восточная Римская империя в IX веке, 802–912 годы

Никифор I и его войны. — Убийство Никифора I болгарами. — Короткое правление Михаила I. — Лев V наносит поражение болгарам. — Церковные проблемы. — Михаил Аморийский свергает Льва V и правит девять лет. — Правление Феофила. — Войны с халифами. — Преследование иконопочитателей. — Долгое взросление Михаила III. — Восстановление почитания икон. — Оргии и конец Михаила. — Василий I и Македонская династия

Восточная Римская империя всегда оказывалась в наилучшем положении, когда на протяжении нескольких поколений ею правили принцы одной семьи. Ситуация всегда резко ухудшалась в периоды между падением одной династии и становлением другой, когда корона превращалась в приз, который мог захватить любой успешный военачальник или государственный деятель, мастер интриг. В такие времена попытки узурпации власти были настолько частыми, что гражданская война приобретала хронический характер и, пока империя решала внутренние проблемы, внешние враги были всегда готовы воспользоваться благоприятной возможностью и напасть. Мы уже говорили об одном из таких периодов, полном анархии и катастроф — 695–717 годы, когда династия Ираклия рухнула, а Лев Исавр еще не вышел на передний план. Теперь мы подошли ко второму периоду коротких правлений и больших неприятностей внутри империи и за ее пределами — после свержения императрицы Ирины и до воцарения Михаила Аморийского, основателя следующей династии. Этот период, пришедшийся на годы 802—820-й, был не столь катастрофичным, как тот, о котором мы вели речь ранее, но тем не менее он совершенно точно был временем упадка и разрушения, от которого империя не могла оправиться еще много лет.

Злобная императрица Ирина была свергнута, как мы уже говорили, в результате дворцового заговора, который возглавил ее финансовый советник Никифор. Новый монарх был человеком зрелого возраста, известным как хороший финансист, и его никто и никогда не мог заподозрить в излишнем честолюбии. Захватив бразды правления, он доказал, что у него намного больше характера, воли, энергии, чем считали его современники. Он успешно подавил два мятежа недовольных военных командиров, которые считали, что у них столько же прав на трон, сколько у него, и так прочно закрепился на троне, что никто его не мог с него стряхнуть. В церковных вопросах он полностью изменил политику суеверной Ирины, выказал терпимость к иконоборцам, так же как и ко всем раскольничьим сектам империи. Он держал в ежовых рукавицах патриарха и духовенство, которые были бы рады преследовать раскольников. Возможно, именно этот факт объясняет злобу, с которой о нем пишут хронисты следующего века. Такую озлобленность ничто в его действиях вроде бы не могло вызвать. Он не был жестоким, не проявлял склонности к деспотическому произволу, и единственное более или менее обоснованное обвинение, которое можно против него выдвинуть, заключается в том, что после восхождения на трон он остался финансистом и больше заботился о положительном балансе в казне, чем о благе подданных.