Главой недовольных был Михаил Аморийский, беспокойный и энергичный солдат, бывший близким другом императора, когда они оба служили в армии, и выдвинутый на высокий пост, когда Лев получил корону. Его заговор был раскрыт, и Михаил попал в тюрьму. Но когда его соратники узнали об этом, они приняли решение нанести удар немедленно, не дожидаясь, пока их арестуют. Лев в день Рождества был на заутрене в своей личной часовне, когда на него напали заговорщики. Император схватил тяжелый крест с алтаря и принялся отчаянно отбиваться, но прежде, чем подоспела помощь, он пал мертвым. Убийцы поспешили к Михаилу Аморийскому и провозгласили его императором. Его вывели из тюрьмы и предъявили народу в императорских одеждах, даже не успев снять кандалы, и еще до конца дня Михаил был коронован 25 декабря 820 года в соборе Святой Софии. Михаил был намного ниже человека, которого сменил на троне. Ему нечего было противопоставить покойному императору, кроме умения воевать и некоторого количества беспринципной ловкости. Он не получил образования, а его провинциальный диалект и неграмотные выражения служили предметом для тайных насмешек всего двора. Однако он знал, как нанести сильный удар, и его резкость подавляла врагов куда эффективнее, чем умеренная политика Льва Армянина. Его возвышение стало сигналом для начала восстаний по всей империи: некто Фома поднял еретические секты по всей Малой Азии, так же как иконоборцев — сторонников покойного императора. В течение трех лет трон под Михаилом шатался. Он даже осадил Константинополь и мог бы взять города, если бы его сторонники не настроили против себя население систематическими грабежами. В конце концов Михаил был свергнут и убит, но его восстание стало причиной серьезных потерь для империи. В то время как весь имперский флот и армия действовали против него, орда сарацинских пиратов напала на остров Крит и захватила его целиком. Это было в 825 году. После того как мир был восстановлен, Михаил сделал две попытки изгнать авантюристов, но обе провалились. В течение ста тридцати лет «остров ста городов» оставался сарацинским аванпостом, препятствовавшим торговому судоходству в Эгейском море. Как только экспедиции на Крит вернулись с позором и большими потерями, Михаил узнал, что еще одна провинция подверглась нападению того же противника. В 827 году мусульмане Африки, вызванные предателем Евфимием, высадились на Сицилии и начали завоевание острова. Мы уже описывали их медленный, но неуклонный прогресс.
Представляется, что утрата этих двух удаленных провинций не слишком встревожила Михаила. Вероятно, он был доволен тем, что ему не грозит большая война с сарацинами всего халифата, благодаря гражданской войне между потомками Гарун аль-Рашида. Да и миролюбивый Людовик Благочестивый не поднимал франков против него. А значит, завоевание Крита и Сицилии — досадная случайность, а не серьезная опасность.
В решении религиозных вопросов, оказавшихся столь опасными для его предшественника, Михаил Аморийский выказывал скорее осторожность, чем рвение. Его возвышение поддержали иконопочитатели, которые от всего сердца ненавидели Льва Армянина. Однако, утвердившись на троне, он не пошел у них на поводу и не начал преследовать иконоборцев. Возможно, он и сам в душе относился с пренебрежением к образам, а его сын и коллега Феофил был их ненавистником. Представляется, что он намеревался проводить политическую линию терпимости обеих партий и возвращения изгнанных Львом прелатов. Но что касается публичного отправления религиозных обрядов, Михаил сохранил существовавшее до него положение дел и отказался возвращать образы, которые его предшественник запретил. С другой стороны, он разрешил тем фигурам и изображениям, которым удалось избежать пристального внимания Льва, остаться и позволил монахам заниматься любыми видами поклонений в стенах монастыря. Ни одна из сторон не была удовлетворена. Обе обвинили Михаила в приспособленчестве и служении Богу без должного рвения. Но они сохраняли относительное спокойствие, и накал страстей на время снизился.
Михаил правил только девять лет. В 829 году он умер и оставил трон старшему сыну Феофилу, человеку намного более выдающемуся, чем отец. Новый император был энергичным, воинственным принцем, большим любителем роскоши и помпезности и желавшим навязать свою волю всем и во всем. Более того — и это его качество принесло империи немало проблем, — он был твердым и непримиримым иконоборцем. Отцу с большим трудом удавалось удержать его от принятия суровых мер против иконопочитателей, даже когда юный принц был всего лишь соправителем. Хронисты пишут о его отваге, личных достоинствах, справедливости и вместе с тем постоянном настойчивом вмешательстве в церковные дела.