Ее мать стояла у входа в гостиную с двумя грузчиками, сгибающимися под тяжестью массивного дубового журнального столика, выглядевшего так, словно некогда он был дверью в какую-нибудь испанскую миссию восемнадцатого века. Слоун «просто случайно проходила мимо» после похода в «Нейман-Маркус». Довольно дорогостоящая экскурсия, судя по количеству магазинных пакетов, которые она свалила в гостиной.
– Вот где он должен стоять, – решительно сказала Кэтрин, показывая мужчинам, куда поставить их ношу. «Там, где он всегда и стоял», – подумала она, хотя и не могла сказать почему. Она застыла у камина, вперившись взглядом в обложку альбома Эдит Пиаф «Осенние листья». С названием песни, которая, как представлялось Кэтрин, доносилась из соседнего таунхауса, принадлежащего мисс Дюпре. Но «мисс Дюпре не слушает музыку, она глухая»… Альбом Кэтрин обнаружила в элегантном комоде «Хендерон», который грузчики занесли ранее вместе с классической стереосистемой «Харман-Кардон».
– Он такой громоздкий… – пробормотала Слоун, неодобрительно покосившись на журнальный столик. – Вообще-то ничуть не в нашем стиле.
– В каком это смысле «не в нашем», мама? До или после Рекса? – Кэтрин уже отложила пластинку и заканчивала заводить антикварные каминные часы, привезенные вместе со всем остальным. Торжественный вестминстерский бой курантов сразу же возвестил о наступлении очередного получаса.
Проигнорировав замечание дочери об отчиме, Слоун вернулась в фойе.
– Держите, ребята, – сказала Кэтрин, протягивая грузчикам тоненькую пачку двадцатидолларовых купюр. – Разделите между собой.
Поблагодарив ее, мужчины направились к своему фургону, припаркованному на улице рядом с «Мерседесом» – подарком Джека. Кэтрин еще раз оглядела комнату и просто не могла поверить, насколько безупречно все выглядело. Все идеально сочеталось друг с другом. Все на своих местах. Просто с ума сойти.
«Червячок» исчез, и Кэтрин совсем забыла про него, пока, обернувшись, не увидела в фойе свою мать, которая задвигала английский стул с высокой спинкой и потертым тростниковым сиденьем от двери в темный угол, подальше от глаз.
– Тебе не кажется, что так лучше? – поинтересовалась Слоун с самодовольной улыбкой.
– Мы думаем, что Кэтрин добивается больших успехов, – произнесла доктор Тэми Фрэнкл, пощелкивая шариковой ручкой.
– Да,
– Больших успехов? – пробурчала Слоун. – Принять машину и целый фургон мебели от человека, которого она едва знает?
– Я оказала ему услугу.
– И что же взамен?
– О, прошу тебя…
Друг на друга они не смотрели. Обращались исключительно к доктору Фрэнкл, словно та была своего рода посредником – неким волшебным переводчиком, через которого можно было передавать слова и намерения, избегая таким образом необходимости прямого контакта.
– Вам не кажется странным, – продолжала настаивать Слоун, – что она хочет жить в доме, полном вещей, принадлежащих другим людям? Причем давно умершим.
– Я предложила заплатить за них. А кроме того, все это просто идеально подходит для этого дома. Как будто специально для него подобрано. Как будто мне самой судьбой предназначено это иметь.
– Мне это положительно представляется отвратительным.
«До чего же мучительны эти семейные сеансы, – подумала Кэтрин. – Почему Фрэнкл так настаивает на них? Всякий раз, когда мне кажется, что я наконец свободна, меня затаскивают обратно в клетку».
– Почему ты просто не можешь оставить меня в покое?
– А что заставляет тебя думать, что тебя следует оставить в покое? – прошипела Слоун. – Переезжаешь сюда одна, в этот склеп, а не дом… Кидаешься опять работать… Это уже чересчур. Чересчур уж внезапно. Ты все еще слишком слаба. А теперь ты еще и ни с того ни с сего встречаешься с мужчиной.
– Я не
– Тогда как ты это называешь?
Они по-прежнему не смотрели друг на друга.
– Я теряю ее, не так ли?
Фрэнкл перестала щелкать ручкой, с удивлением осознав, что Слоун обращается непосредственно к ней, а не общается через нее.
– Я теряю ту дочь, которая у меня была!
– Дочь, которую ты хотела бы иметь, – ухмыльнулась Кэтрин.
– А ты теряешь единственного человека, который всегда любил тебя! – Голос у Слоун дрогнул.
Кэтрин лишь закатила глаза, в очередной раз узрев, как мать разыгрывает из себя героиню дешевой мелодрамы.
– Ты никогда не любила меня, мамочка… Ты любила свое представление обо мне.
– Мы собираемся завести это по новой?
Кэтрин наконец повернулась к матери, и ярость в ее взгляде заставила Слоун отпрянуть.
– Почему ты не хочешь признать это, мама? Я никогда не стану идеальным маленьким клоном Кейт Хепбёрн, о котором ты мечтала! И никогда не смогла бы им стать. А в один прекрасный день я взяла и доказала это, не так ли? Поэтому ты и отослала меня подальше.