Темные завесы

Они с Алекс убрали туда на хранение несколько коробок с книгами – до тех пор, пока Кэтрин окончательно не устроится и не сможет решить, куда их поставить. Но тем вечером она как раз дочитала книгу Энн Риверс Сиддонс и нуждалась в новом отвлечении перед тем, как погасить свет. В подвале было темно и сыро, пахло мокрой псиной. С верха лестницы луч ее фонарика отбрасывал абстрактные тени на грязный пол внизу, и Кэтрин больше не сделала ни шагу, пока не нащупала выключатель на стене рядом с дверью. Единственная голая лампочка не особо рассеяла мрак, но, по крайней мере, стало ясно, что здесь нет страшилищ, готовых выскочить на нее из темноты. Из-за толстых балок, поддерживающих следующий этаж, нависающий над головой потолок казался еще более низким. Холодные каменные стены фундамента были серыми и неровными. Именно здесь становилось понятно, насколько стар этот дом. «Таких теперь больше не строят…»

Быстро найдя свои коробки с книгами, Кэтрин начала перебирать заглавия в поисках чего-нибудь, что могло бы одновременно и увлечь, и усыпить ее. В первой открытой ею книге ее ничего не привлекло, поэтому она отложила ее в сторону, чтобы поискать что-нибудь получше. И вот тогда-то и заметила большой дорожный сундук с плоской крышкой, небрежно засунутый в темный угол возле отопительного котла. Почти такой же использовала ее мать, когда отправляла Кэтрин в школу-интернат. Но это был точно не тот, а куда более старый. Раньше она не заметила его, потому что его там не было, что ли? Но если это так, то как он сюда попал? Неужели грузчики привезли его со склада Джека вместе с прочими вещами и поставили сюда, не сказав ей?

Кэтрин прошаркала к котлу и села на пол перед своей находкой, поджав под себя ноги. На сундуке не нашлось никаких наклеек или пометок, но все же выглядел он так, будто был выгружен с какой-нибудь шхуны девятнадцатого века, привезшей из далеких краев иммигрантов с их немногочисленными самыми ценными пожитками. Петли представляли собой проржавевшие железные проушины со свободно продетыми в них потрескавшимися кожаными ремешками, и они жалобно заскрипели, когда Кэтрин подняла крышку. Сундук был набит заплесневелыми одеялами, постельным бельем и какой-то старой одеждой, предположительно Роберта и Ребеки, а под всем этим барахлом скрывалась потрепанная картонная папка-гармошка, обернутая в пластик и туго обмотанная упаковочной лентой. «От непогоды, – подумалось Кэтрин. – Или настырных гробокопателей». Она уже собиралась открыть ее, когда увидела, что находится прямо под ней.

Лицо. Уставившееся на нее снизу вверх.

Кэтрин отпрянула назад, стукнувшись головой о трубу отопительного котла. Вообще-то это была лишь половина лица, рассеченного от левого глаза через скулу и верхнюю губу до самого подбородка. Она недобро смотрела на нее, эта половина лица – иссохшего, жутковатого лица с меловым цветом кожи, пустой правой глазницей и злобным изгибом того, что осталось от губ.

Кэтрин потыкала в него пальцем, словно в какое-то мертвое животное. А может, даже и не мертвое. Странное ощущение охватило ее – искорка узнавания. Но почему? Она никогда не видела этого раньше.

Что эта штука здесь делает? Что это значит?

Кэтрин пришел на ум лишь один человек, который мог это знать.

* * *

Роберто Гутиэррес уставился на маску, лежащую перед ним на журнальном столике, но брать в руки не стал. Ему этого не требовалось. Он и так знал, что это такое.

– Хэллоуин, тысяча девятьсот восемьдесят второй год, – сказал он. – Их последняя вакханалия. Легендарная.

– Вы были там?

– Естественно, деточка. Меня приглашали на все гулянки Ребеки. Я уже говорил вам, насколько ценились подобные приглашения в этом городе. Идеальное оправдание для плохого поведения. Я всегда поражался тому, кто там бывал. Или, если точнее, кто делал вид, будто его там нет. Ни костюм, ни маску снимать не разрешалось. Требовалось весь вечер оставаться в образе. В этом-то и была часть извращенного очарования таких вечеров. Честно говоря, это здорово раскрепощало. Вы просто не поверите, сколько усилий люди вкладывали в создание своего камуфляжа.

При мысли о знаменитых и могущественных людях, прячущихся за фальшивыми личинами, старик рассмеялся.

– Нынче такое уже не сойдет с рук. Анонимность в наши дни – редкий товар. Равно как и частная жизнь. Раньше еще удавалось скрывать какие-то отклонения в своих желаниях. Теперь нет.

– Кое-кто может возразить, что люди, жаждущие анонимности, зачастую сами не знают, кто они на самом деле такие. Это удобный способ скрыть неустроенность собственной личности, – заметила Кэтрин.

«Мне ли не знать…»

– О, но разве вы не слышали, деточка? Изменчивость и непостоянство личности нынче в моде.

«Выходит, я тоже в моде», – содрогнулась Кэтрин.

– И в качестве кого вы там выступали?

– Я-то? – Гутиэррес рассмеялся. – Самого себя, конечно же. Я и без того достаточно эксцентричен, вам не кажется? Правда, тогда был малость посимпатичней, естественно.

Кэтрин могла сказать, что его воспоминания явно окрашены и нежностью, и сожалением в равной степени.