Тень

Фрося стояла, как памятник. Эта сцена буквально пригвоздила ее к месту, отняв речь.

– Ну! – Степан сделал угрожающее движение ей навстречу, подняв фонтанчик молочных брызг. И только тут Фрося оттаяла, мигом схватила Ксению, побежала в комнату, быстро собрала нехитрые пожитки и выскочила с дочкой на мороз. Ну, и что же мне теперь делать? Он стояла на улице с тяжеленным камнем на сердце. Не понимаю, как? Как такое могло случиться? Нет, он хороший, просто пьяный сильно. Сейчас он выйдет, позовет их обратно, обнимет и попросит прощения. Она с надеждой глядела на входную дверь, но та была безмолвна. Подойдя к оконцу, она заглянула и увидела Степана, сидящего на стуле, и девицу у него на коленях. Они целовались. Господи! Да за что же? Куда ж нам теперь? Может, все-таки, одумается? Фрося пошла прочь от дома. На ногах ее висели пудовые вериги, ноги не слушались, не хотели идти прочь. Ксюша молча испуганно и недоумевающе смотрела своими голубыми чистыми, как слеза, глазками, на мать в ожидании какого-то объяснения. А что могла мать ей объяснить в этот момент? Она и сама ничего не могла понять. Но, надо взять себя в руки. На дворе скоро ночь, надо искать ночлег. Ничего, ничего, ничего, доченька, все будет хорошо, ты только не волнуйся! – причитала она, лихорадочно думая, куда спрятаться от мороза. Выход был один: ехать к Жене, а там уже как-то разберемся. Она остановила бричку, та довезла ее к Мальчуковым.

– Господи, что такое, что случилось? – Женя выбежала из хаты в одной рубашке и быстро увела подругу с ребенком в тепло.

Долго сидели Мальчуковы с Фросей, обсуждая сложившуюся ситуацию. Ксения с детьми Евгении видели уже седьмой сон, когда, наконец, они приняли решение.

– Ладно, сказал Иван, – хватить ахать, да охать, что вышло, то вышло. Завтра я раненько пойду в Мокерово, расколочу твою хату, прогрею ее, а потом мы все вместе наведем у тебя порядок. Ничего, проживем как-нибудь, Бог нас не оставит. А там, глядишь, и Степан одумается.

На том и порешили. На следующий день, чуть свет, Иван пошел к старому, заколоченному дому Ефросиньи. Расколотил двери, окна, зашел внутрь – все было на своих местах, как будто дом ждал хозяев. Странно, но внутри царил идеальный порядок, все было на своих местах, все чисто убрано, ни пылинки. Ну и чудеса! Еще был найти обед в печке – вот тогда точно будет волшебство! Но обеда в печке не было, равно, как и никаких съестных припасов. Иван растопил печь, благо, дров хватало на всю зиму, и скоро, дом окончательно ожил, встряхнулся, просветлел и заулыбался яркими огоньками веселого пламени. К обеду подтянулись и женщины с детьми. Принесли с собой кой какую еду, вытащили из заначки бутылку самогона, сели и весело отметили новоселье. Жизнь продолжалась! Пусть и не в достатке, зато с родными и близкими людьми. Дети дружили, особенно, конечно, Лида с Ксенией, а родители, как могли, зарабатывали копейку, чтоб поднять их на ноги. Но! Как вы понимаете, Фрося опять приблизилась к своей тайне в ведьмином сундуке. Да так, что судьба как бы сама подталкивала ее к нему: открой меня, я давно хочу на волю, служить тебе! Ведь теперь ты моя хозяйка! – Ей снилось это почти каждую ночь. Смущал ее еще и тот факт, что в доме, как будто, кто-то жил без них. От этого становилось совсем не по себе и общение с сундуком снова отходило на второй план.

Выйдя в первый раз в деревню, Фрося сначала не знала, как себя вести. Все-таки, прошло много времени, но люди еще помнили и историю с Тенью, и Лукерью. Однако, все ее страхи улетучились, когда она увидела, что люди по-прежнему ее любят, и даже рады ее возвращению, не одобряя Степана. Вот и славно! Зайдя напоследок в дом на краю деревни, самый ближний к своему, Фрося застала там хозяина – местного пастуха, он же сторож, старого Ерофея. Жил он один, как бобыль. Это был добрый старик со светящимися, как два голубых солнышка, улыбающимися морщинистыми глазами-щелочками, большой нечёсаной седой бородой и такими же вьющимися длинными волосами, как у юноши. Напоив соседку чаем, Ерофей хитро прищурился:

– Надолго ль, Фросенька в родные края?

– Да уж, видимо, навсегда, дедушка. В городе теперь меня ничего не держит, куда ж мне теперь идти? Только в родную избу.

Ерофей хитро хмыкнул в усы.

– Ты уж меня прости, старого, не хотел я тебе говорить, да только, неладное творится в доме твоем.

– Что такое, дед Ерофей? – встрепенулась Ефросинья. Она давно ждала чего-то подобного. И вот, нате, все же что-то произошло.