Тень

Прасковья толком не понимала, зачем именно она пошла проститься со Сталиным. Вождь не был ей интересен. Она не любила и не ненавидела его. Просто он был фактом жизни. Как дождь или ветер. Я живу, и где-то там живет Сталин. Ей, как она понимала, видимо, казалось, что он будет жить вечно. А он взял и помер как простой советский человек. Это обстоятельство так потрясло Прасковью, что она решила пойти. Вместе с сыном Мишей, которому на днях исполнилось четыре, они вышли из их комнаты в большой коммунальной квартире на улице Горького и отправились сказать последнее «прощай» Иосифу Виссарионовичу. Миша все время спрашивал у мамы, просил ее рассказать про Сталина, а она терялась, не зная, как именно ответить на детские вопросы.

Они шли в центре плотной толпы. Вся улица Горького была запружена людьми. Их были тысячи, десятки тысяч. Прасковье стало страшно, но она продолжала идти вперед. Только взяла Мишеньку на руки, потому что ей вдруг стало страшно, что грозная плотная толпа может его затоптать.

Все улицы, вливавшиеся в улицу Горького, были перекрыты, и когда толпа тяжелым шагом дошла до Пушкинской площади, то она уперлась в заграждения. Хмурые солдаты мрачно глядели на идущих людей с больших грузовиков, груженных мешками с песком. По другую сторону площади стояли конные милиционеры. Лошади ржали и пятились. А толпа все шла и шла, и людей становилось больше. Прасковья уже пожалела, что решилась пойти, и еще больше пожалела о том, что взяла Мишу. Она была простым человеком и работала уборщицей в цирке на Цветном бульваре. Наверное, сложно ее осуждать, ведь она и подумать не могла, что на улице в тот день будет столько народу. А народ все напирал. Началась давка. Рядом с Прасковьей оступилась и упала пожилая женщина, но толпа не остановилась и не расступилась – что было физически невозможно. Прасковья слышала ее страшные крики и омерзительный звук хрустнувших костей, ломающихся под сапогами скорбящих. Испуганно закричал и заплакал на ее руках Мишенька.