Тень

– Это странное место. Я здесь уже много столетий, и сама не до конца понимаю, как оно устроено. Мы вроде бы существуем, у нас есть тела, но при этом мы не люди, а души. Профессор Вознесенский считает, что здесь имеет место «антропоморфизация»…

По Степиному лицу царевна легко догадалась, что последнего слова он не понял и нуждается в объяснениях.

– Это когда чему-то неодушевленному придают человеческие качества. Ну, как дети свои игрушки живыми считают. Так же и город. Ему надо хранить души, так устроена вселенная, и для хранения он выбрал самую понятную и привычную ему форму.

Степа кивнул. Не то чтобы это была сейчас самая нужная ему информация, но, пожалуй, главное – не перебивать.

Царевна повернулась и показала рукой на улицу. У входа в небольшую лавку с красивой старинной вывеской «Булочная» о чем-то оживленно беседовали двое мужчин. Степа был не большим знатоком военной формы или, если уж на то пошло, истории вообще, но, вероятно, один из них был одет в мундир солдата войны 1812 года. Даже через улицу Степе была видна страшная сабельная рана на его шее. А вот собеседника Степа узнал – этот типаж он хорошо помнил по своей молодости. Средних лет мужчина как будто бы сошел со страниц газеты «Аргументы и факты» за 1993 год: его пиджак был не просто малиновым, он был алым, как флаг советских пионеров. С толстой шеи свисала массивная золотая цепь, а пальцы украшали не менее массивные и вычурные золотые перстни. На сгибе локтя у покойного болталась барсетка, а в виске зияло неаккуратное пулевое отверстие.

– Видишь этих двоих? Месье Легран погиб в Москве в октябре 1812 года, он был одним из гвардейцев маршала Мортье, которые остались в городе после отступления Наполеона. Ночью в суматохе отступления он был зарублен неизвестным москвичом. А беседует месье Легран с нашим Федором Ивановичем, говорят, в девяностые был важной фигурой в городе, держал вещевой рынок в Коньково.

Степа перевел взгляд на царевну. Конечно, теоретически бандит мог и на французском говорить, думал он. Ну, чисто теоретически…

– Они говорят на разных языках. Федор Иванович по-русски, как я понимаю, при жизни неидеально изъяснялся, а иностранных языков тем более не знал. Но почему-то здесь, в Подмосковии, они прекрасно понимают друг друга, – царевна опять нахмурилась и погрустнела. – Если уж быть совсем точной, я ведь русского языка тоже не знаю… Но здесь это совсем неважно.

Степа слушал объяснения царевны с интересом. Приведенные ею важные детали заполняли пробелы в его понимании мира вокруг, но, подумал он с легким раздражением, его сейчас интересует все-таки не то, почему тут все друг друга понимают, а чего этим странным людям от него надо.

– Хорошо, – в голосе отчетливо слышалось нетерпение. – Я понял. Странное место, странные люди, все друг друга понимают, хотя на языках никто не говорит. А я тут при чем?

Слова его прозвучали резче, чем он хотел, но царевна не обиделась.

– А ты, Степа, ты – наша надежда. Только ты можешь нас спасти.

За ее спиной Фомич раздраженно плюнул себе под ноги. Степа же смотрел на царевну, раскрыв рот от изумления.

– Я – чего?

– Можешь нас спасти, – терпеливо повторила царевна. – Город живой, и он чувствует, когда ему угрожает опасность. Не просто что-то неприятное, нарушающее городскую жизнь, а настоящая катастрофа, которая поставит под угрозу само существование Москвы. И Подмосковия. И когда такая угроза появляется, город сам выбирает себе чемпиона, героя, который сможет справиться с опасностью. Или не сможет.

Хутулун сделала паузу, чтобы посмотреть на его реакцию. Он же оторопело уставился на царевну.

– Какой из меня герой? – возмутился искренне потрясенный словами царевны Степа. – Это какая-то ошибка, я не умею, не могу, я…

Степа запнулся.

– Ты когда-нибудь задумывался, Степа, кто такие герои? Как они выглядят?

Он растерялся.

– Ну… Ну как… – Степа мысленно перебирал всех героев, которых помнил при жизни, – бесконечный иконостас героев войны, героев из учебников. Серьезных людей с волевыми подбородками и правильными строгими лицами, людей, которые никак не были похожи на него. Ну или герои из сказок – тоже мимо. Супергерои… Эту мысль Степа отогнал с раздражением. – Герои – хорошие люди. А я…

Вот и еще одна мысль, которая никогда не приходила ему в голову при жизни. Обычные люди, кроме тех, что живут с проклятием бесконечной саморефлексии, вообще редко такими вопросами задаются. Живой и здоровый Степа никогда не задумывался о том, «хороший» ли он человек или не очень. Он был обычным. Таким, как все. Не лучше, но и не хуже. Все как у людей. Делал свое дело, неплохо, надо сказать, делал. Иногда честно, иногда – по обстоятельствам. А сейчас, глядя на царевну, он вдруг понял, что знает ответ…

– А я – нет. Я точно не хороший человек и точно не герой.

К Степиному изумлению, царевну его слова никак не смутили. Напротив, она кивнула с явным энтузиазмом.