Тень Белого Тигра

– Ильсу! – кричала Йонг вслед лучнице. – Ильсу, пожалуйста!

Щека горела от пощечины: Ильсу, не сдержавшись, ударила Йонг мозолистой рукой – не сильно, но ощутимо. От обиды жгло глаза, но Йонг терпела, сжимая губы. Её ирмэ новости о смерти Юны восприняла так, как Йонг и предполагала: тяжело, невыносимо даже.

– Так тебе и надо, – процедила Йонг, падая в снег коленями и опуская в сугроб ладони. Казалось, её не просто ударили по щеке, а всю окунули в кипяток, так жёг изнутри стыд, так давила вина за чужие жизни, которые она не смогла сберечь. Хотелось плакать, но Йонг мужественно сдерживалась. Сейчас нельзя, никто тебя не утешит. Вернись в тепло и плачь там, сидя в четырёх стенах, сколь угодно. Здесь, под любопытными взглядами и молчаливых стражников, и шпионов наместника Империи, и даже шпионов советников, показывать слабость было нельзя.

Весть о том, что принцесса Империи мертва, что мудан Ордена Белого Тигра казнили по приказу секретаря Императора, что во всём обвиняют несносную ученицу этой самой мудан, растеклась по дворцу быстрее, чем Йонг успела моргнуть. Когда её привели в западное крыло дворца вдовствующей королевы Чогёнджон, в комнаты, которые она занимала прежде, все вокруг, казалось, уже знали жестокую правду. Знали и винили Сон Йонг в случившемся.

Ты выжила, а они умерли. Ты, которая должна быть мертва. Ты жива и несёшь беды королю Чосона и его людям, ты, которая даже не принадлежит этому миру.

Как Йонг и предполагала, возвращение в коварные сети дворцовых интриг не сулит ей ничего спокойного и не станет спасением.

«Нужно бежать и отсюда», – подумала она, растирая ладони. Покрасневшие после ванны, в которой она тёрла кожу рук и ног почти до крови, смывая недельный слой грязи и пота, сейчас на фоне тающего снега они казались ещё более болезненными. Сейчас Йонг сидела посреди внутреннего двора Чогёнджона, окружённая его стенами и стоящими в тени стражниками короля, и чувствовала себя потерянной и разбитой больше, чем когда-либо.

Ли Хон велел отдыхать ей и выпроводил, хотя Йонг упиралась как могла: испуг за короля, мигом побледневшего при виде Харин, заставлял нервничать и подозревать Рэвона ещё больше – в чём именно, она сама не понимала пока. Чунсок привёл Йонг в пустые комнаты генерала и сказал, что волноваться ей не о чем.

– Мы защитим вас, сыта-голь, – поклонился он и ушёл, приказав своим людям охранять беззащитную госпожу. Сейчас она ничем не отличалась от той давней Сон Йонг, что нуждалась в защите любого сильного воина.

Если бы имуги в ней не спал (Йонг отчаянно гнала мысли о том, что он совсем сгинул), он бы покрыл её кожу чешуёй, вытянул когти из обломанных в походе ногтей, сделал её сильнее и страшнее. И никто не посмел бы судить её в минуту слабости, потому что Йонг пугала бы всех своим видом.

Лучше вызывать страх, чем презрение.

Она почувствовала, как по щеке, тараня себе тропинку-ниточку сквозь обледеневшую корку, течёт слеза. Шмыгнула носом, отёрла её дрожащей рукой. Слабачка.

– Я считал, у тебя тут много друзей, гарота [56], – раздался за спиной Йонг голос. Она вскинула голову и обернулась.

Прислонившись плечом к деревянной колонне крыльца, идущего вдоль западной половины дворца Чогёнджон, на Йонг смотрел иноземец из пещер. Бывший узник ныне разрушенной безымянной крепости, бывший португальский мореплаватель и торговец травами, человек, о котором ей столько говорили, о котором она столько думала.

Окажется он спасителем её идеи или убийцей и предателем, каким его считали при дворе короля? Мэштренним сказала, что Йонг предстоит самой это выяснить.

Йонг сглотнула загустевшую от сдерживаемой истерики слюну и медленно поднялась на ноги, отряхивая подол чонбока. Ли Хон сказал, что пока ей появляться на глаза никому не стоит, и потому Йонг выбрала неприметный наряд воина дракона, никуда не выходила и ждала, когда ей разрешат познакомиться с чужеземцем заново. И вот – он стоял перед ней, проникнув во дворец вдовствующей королевы самостоятельно.

Несмотря на долгое ожидание встречи, Йонг теперь не знала, что сказать.

– Со мной тяжело дружить, господин, – шмыгнув носом, ответила она и стыдливо опустила голову. Не в таком виде она хотела представиться человеку, с которым ей нужно заключить очень невыгодное для него соглашение.

Он выглядел заметно лучше со времён первой их встречи: не такой худой и измождённый, более чистый. Похоже, его отмыли в стенах дворца, потому что его кожа, зеленовато-жёлтая, была чуть бледнее, чем Йонг помнила, и шрам, рассекающий пол-лица от брови до скулы, выделялся сильнее. Его одели в зелёные турумаги и паджи, цвета евнухов при дворе. Он держал в руках поккон, головной убор евнухов.

– Почему вы…

– Одет как шут? – догадался иноземец. Он оглядел себя, будто впервые, и раскинул руки, тиская в руках чёрную ткань убора. – Местный король решил, что так я буду привлекать меньше внимания. Меня тут держат за слугу, если хочешь знать.