Читаем Тень Галена полностью

Это был настоящий восток. После Малой Азии и Пергама, после Смирны — Киара поразили нравы совершенно отличные от греческих. И пусть в Антиохии жило немало потомков Эллады — общую атмосферу уже было не спутать. Множество борделей, таверн с необычным вином, лавок с пряностями и благовониями, ковры и даже сами люди создавали искушения и тонкий колорит. Увы, отведать большинство из щедрых удовольствий той провинции, судьба Киару не дала. Легиону поступил приказ повернуть русло реки. Местами несудоходный Оронт, сверхчеловеческими усилиями 295 многих тысяч легионеров должен был быть повернут и, дольше года, Киар с товарищами закалялся в иле и жаре, раскапывая бесконечные слои почвы, глины и песка. В то время день был похож на другой до боли и вспомнить что-либо стоящее из событий того периода Киару было нелегко. Руки его огрубели так, что стали, казалось, протирать черенки лопаты. Мышцы и жилы бугрились под смуглой, изжаренной солнцем кожей.

Киар рассказал лишь, как после отвода части воды в одном из наиболее глубоких мест Оронта, обнажилось древнее русло, залегающее намного глубже. На солнце сверкнул обнажившийся под многовековым илом керамический край и, с любопытством раскопав его, легионеры обнаружили длинный саркофаг. Время стерло все надписи, если они на нем когда-либо были, саркофаг выглядел необычайно ветхим и сохранился, пожалуй, лишь большой удачей. Он не был похож ни на саркофаги египтян, ни на что другое — слишком огромный, слишком древний на вид. Но настоящее чудо оказалось внутри — остатки истлевшего скелета, длиной в рост трех взрослых мужчин. Кости были толстыми и темными, словно изъеденные пятнами. А когда кто-то с любопытством коснулся одной из них — она тотчас рассыпалась в прах — скелет оказался невероятно ветхим.

Никто и никогда не видел ничего подобного, но сам невероятной длины скелет был, несомненно, человеческим. Может быть, такими и были гиганты из древних легенд? А быть может, это даже и не легенды вовсе, а лишь прочно забытые истории о предках человечества, дошедшие до наших дней усилиями перевирающих сказителей, в устах которых любая, самая достоверная быль, приобретает оттенки полуправды, преувеличений и героического мифа?

За ежедневной отупляющей работой, конечно рассказывалось немало историй. Доходили слухи, что главнокомандующий всей парфянской войны, один из императоров, Луций Вер — пьяница и потаскун, завел себе любовницу — шлюху из Смирны и, подражая 296 легендарным Антонию и Клеопатре, предавался пьяным оргиям, пока военачальники делали за него всю грязную работу. Император Вер же лишь получал награды и заранее примеривал на себя титул Парфянский, совершенно ничего не смысля в войне и даже не пытаясь вникнуть в порученные ему старшим императором Марком Аврелием задачи. Пытался он даже разменять захваченную парфянами Сирию, на вновь приобретенную римской кровью Армению, дешево продавая все достижения Стация Приска и тысяч храбро павших бойцов.

Никому не хотелось верить, что такое может произойти и, к счастью и облечению многих патриотично настроенных римлян, парфяне плюнули на все предложения Луция Вера, заставляя его терять лицо. Они были уверены, что несмотря на все достигнутые в переломный период успехи все же вернут Армению и одержат победу, диктуя империи свои собственные условия. В стане врага зрели новые планы — пришли щедрые подкрепления из вновь набранных рекрутов.

Уже несколько лет Киар служил Риму и годы эти не были легкими. После строительных работ призванных развернуть древний Оронт, военная кампания для его легиона была продолжена. Зачистив широкие сирийские территории от орудующих тут и там банд, в основном из парфянских дезертиров, война продолжилась чередой кровавых штурмов захваченных противником городов.

Несмотря на потери от стремительно и неожиданно налетавших повстанцев, куда больше легионеров и командование беспокоила новая зараза. Моровое поветрие наступало, но никто не знал, что можно предпринять для борьбы с ним. Без всяких видимых причин у растущего числа бойцов быстро развивался жуткий жар, зловонные жидкости хлестали из всех отверстий, словно вино из пробитой амфоры, а кожа покрывалась корками и безобразными волдырями. Пошли упорные слухи о проклятиях. Стали приноситься жертвы десяткам богов и местных духов.

Чтобы перебраться через Евфрат и навести понтоны, в страшной бойне была взята Сура. И именно в этом сражении Киар оказался вновь смертельно ранен, второй раз в своей жизни. Поднимаясь на стену, Киар напоролся на копье, ударившее его глубоко под ключицу. Непостижимым образом проникнув под доспех, наконечник копья глубоко вошел в плоть, но, на удачу Киара, древко не сломалось и орудие осталось в руках парфянского солдата. Толстый рубец, который я видел, оказался шрамом как раз после того злополучного сражения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное