Читаем Тень Галена полностью

Крохи все еще живых легионеров и остатки ауксилий бежали с поля боя, пытаясь спрятаться. Время для храбрости и демонстрации боевой удали прошло. Не снеся позора поражения и возможных последствий пленения, Севериан предпочел покончить с собой. Вонзив рукоять меча поглубже в сыпучую землю, он скинул с себя броню и, выдохнув, с боевым кличем бросился на лезвие. Некоторые из воинов последовали его храброму примеру. Корчась в муках, с распоротыми животам они медленно умирали поблизости. Пехота парфян приближалась.

Киар и несколько выживших боевых товарищей его центурии, однако, не разделяли такого взгляда на ближайшую свою судьбу и, чудом затерявшиеся среди растительности и поднятых конницей столбов пыли, несколько раненых легионеров укрылись в овраге, спасая и себя и орла пятнадцатого Аполлонова. Не было героизма. Не было презрения к смерти и других распаляющих юные сердца картин из легендарных сказаний — побитые, униженные бойцы спрятались в грязи и благоразумно провели там довольно долгое время.

Еще с полторы сотни легионеров, из более чем шести тысяч, выжили в той битве. Преисподняя под Элегеей запомнилась Киару, как и всей империи, очень живо, но рассказывая свою историю, он не был слишком красноречив, ну а я вовсе не склонен придумывать того, чего не слышал, в попытках приукрасить чужую судьбу.

Один из раненых товарищей Киара истек кровью и из оврага уже не поднялся. Молодой кельт запомнил, как остекленели его глаза, когда жизнь покинуло израненное тело. До последнего он разговаривал, рассказывал небылицы, пока не затих и голова его не упала набок. Парню было лет двадцать.

Спустя много тяжелых и страшных дней, пробираясь через враждебное окружение, Киар, с одним выжившим товарищем из сирийцев, чудом добрались до подвластных римлянам территорий. Орел легиона был спасен и вернулся вместе с ними. За проявленный героизм и стойкость, Киар и сириец получили награды и, за спасение чести пятнадцатого, среди прочих похвал от командования Киара продвинули до оптиона — помощника центуриона.

Не было гордости. Не было радости. Фронт пал, римляне несли страшные потери. Все товарищи и приятели Киара из пятнадцатого Аполлонового теперь были мертвы.

Очередным росчерком непредсказуемой судьбы, кельт оказался зачислен в новый легион, прибывший прямиком из Британии. Теперь он оказался героем, среди легионеров, многие из которых еще недавно резали его соплеменников. Впрочем, Киар искренне ненавидел бриттов, сломавших его жизнь и продавших в рабство. Так что, возможно, именно в рядах римской армии он упорно пытался обрести новую родину, закрывая глаза на все неудобные обстоятельства и некрасивые совпадения.

На этом тернистом пути юношу встречало немало неприятностей. Новый центурион, быть помощником которому предстояло Киару, относился к нему с плохо скрываемым пренебрежением. Происходя из сословия всадников, но к своим тридцати пяти все еще не сделав сколько-нибудь значимой карьеры, центурион не был в восторге от того, что помогать ему станет малограмотный вольноотпущенник из варваров. Немало он перерезал их в Британии и вот теперь, поворачиваться и подставлять свою спину Киару? Все это было похоже на глупую и злобную шутку, от которой никому из них не было смешно.

Военная катастрофа нарастала — судьба восточной части необъятной империи становилась все более туманной. Парфяне захватывали города и вырезали население — ничто, казалось, не было способно их остановить. Армяне, через чьи территории парфяне победоносно прошли, видя, что чаша весов склоняется к победе царя Вологеза, массово примыкали к потенциальным победителям. Усиливая и без того несметные полчища парфянской армии.

Общаясь с сослуживцами по легиону, вновь стремительно шедшему на встречу противнику, Киар узнавал много историй и слухов о том, кто вел их войска. Марк Стаций Приск, так звали нового легата, командующего экспедиционной армией, срочно брошенной императорами на бесконтрольно обрушающийся Восток, имел репутацию, далеко опережающую даже его быстро примчавшиеся из далекой Британии легионы.

Говоря коротко — Стаций Приск был легатом, не знавшим поражений. Всю свою долгую карьеру перебрасываемый в самые горячие точки империи, он проходил по тонкому лезвию, но всякий раз находил выход из любых безнадежных ситуаций. Подавляя восстания в Британии, усмиряя полыхающую Иудею и разбивая тянущиеся до горизонта толпы дикарей-языгов в Паннонии, на далекой западной границе империи, Приск поднялся на те вершины мастерства, что даруются редкому командующему. А случаются века, когда столь талантливых военачальников может не появиться и вовсе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное