Читаем Тень Галена полностью

Однако, вопреки красивым строкам, Севериан не вернулся. Единственные воды, что ждали впереди безрассудного и излишне доверчивого каппадокийского наместника — были водами вечной реки Стикса, навсегда разделяющей царство мертвых и живых. Но ведь и Киар был там же, в пятнадцатом! Под командованием этого идиота…

С одним легионом и частью ауксилий — вспомогательных войск, они пересекли Евфрат и немедленно попали в западню. Парфяне окружили римлян в долине под Элегеей и… по истине не было им числа. Командование осознало свои ошибки, но было уже слишком поздно. Стоя на выгодных позициях парфяне сперва долго обстреливали легион, провоцируя отвечать им встречными залпами боевых машин. Более полусотни скорпионов[116] римлян с чудовищной силой метали стрелы, устрашавшие парфян.

Выдвинувшаяся было парфянская пехота спешно повернула обратно, растворяясь в окружавших долину ущельях, а легионеры, приняв это за предвестники отступления основного войска, удвоили усилия. Каждый скорпион выпускал по пять стрел в минуту и почти три сотни их летели в парфянских лучников, то тут, то там мелькавших небольшими отрядами. Попасть по ним было нелегко, но опытные бойцы справлялись — пораженные лучники замертво падали. Те что стояли ближе к краю — сваливались и катились со склонов, поднимая пыль.

Увы, и стоящие, словно мишени, лучники и маневр с отступлением пехоты оказались обманом. Щедро разбрасывая мощные стрелы боевых машин, стараясь запугать противника, Севериан жестоко просчитался. Совсем скоро запас стрел стал подходить к концу, но оказалось, что все лишь начинается. Основной ударной силой парфянских войск была тяжелая кавалерия — катафракты[117]. Всадники их, вместе с лошадями, были закованы в тяжелые латы, надежно защищавшие их от простых стрел и дротиков. Вооруженные длинными пиками, плотным строем они сметали все на своем пути. Скорпионы — единственное, что могло бы пробивать тяжелую броню, стояли пустыми, а бросившаяся на перехват конница римской ауксилии, поредевшая после непрерывных обстрелов, задохнулась под неудержимой мощью облаченных в металл коней. Всю безжалостную тяжесть первого удара на себя приняла пехота — пятнадцатый Аполлонов.

Пыль за несущимися непроницаемой стеной конниками была подобна песчаной буре. Под оглушающий грохот приближающейся армады она поднималась высоко и заслоняла само небо, словно бог Солнца отворачивался, не желая смотреть, что вот-вот произойдет. Громадная масса живой стали смела первые ряды легионеров, словно они были тщедушными подростками, внося хаос и сумятицу в ряды римского войска. Крики командующих на местах центурионов заглушались предсмертными воплями, ржанием лошадей и звоном тысяч клинков. В который раз за свою недолгую жизнь, вокруг Киара вновь разверзлась бездна.

Быстро вернув строй после первой смертоносной и безжалостной атаки, римляне сомкнули щиты и изготовились принять следующий удар. За катафрактами, охваченная боевым безумием бежала парфянская пехота, кратно превосходя потрепанный легион числом. А сзади, с ослепительным блеском доспехов, переливающихся в ярком солнце, для нового удара разворачивалась конница. Предстояло следующее смертоносное столкновение. Легион был плотно окружен и заперт в проклятой долине. И выхода из этой западни, казалось, не было.

Риму не пришлось бы стыдиться. Без малейшего шанса на победу пятнадцатый Аполлонов держался героически и достойно принимал неминуемую гибель. Победа эта дорого досталась парфянам — трупами было усеяно все вокруг, насколько видел взор и Киар клялся, что в трехдневной бойне убитых парфян было много больше, чем легионеров. Каждый павший забрал с собой по меньшей мере двоих парфян.

Неизвестные боги хранили юношу и, лишь вскользь раненный копьем в плечо, к третьему дню последнего боя он все еще стоял на ногах. Несколько сотен последних бойцов, вместе с неудачно командующим Северианом, готовились принять удар изрядно поредевшей, но все еще многочисленной конницы. Остатки первой когорты, под командованием центуриона-примипила держали аквилу[118] — золотого орла легиона, самую почитаемую святыню и символ Юпитера. Потеря аквилы — ужасное бесчестье, а в глазах многих римских воинов участь похуже смерти. Веками, утративший орла легион, навсегда распускался и исчезал из истории.

Давно готовые встретить свою судьбу, легионеры бились насмерть, пытаясь отступить из долины и укрыться где-нибудь в горах, но парфяне словно просчитали все на шаг вперед. Зорко выхватывая беглецов, их лучники нещадно обстреливали римлян, блокируя все отчаянные попытки солдат и оставшихся командиров спастись. Когда исход стал неизбежен, Киар и несколько товарищей оказались поблизости от аквилы, которую сжимал смертельно раненый орлоносец. Умирая, он едва не выронил древко штандарта, но один из товарищей Киара успел вовремя его подхватить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное