Тень Галена

Я уже рассказал своим знакомым обо всех рисках подобной операции, так что мне оставалось лишь протянуть сирийцу две терракотовые амфоры — одна с крепким вином, а другая с настойкой мандрагоры. Усиленные попытки обезболить и заглушить предстоящие ему страдания не были лишними. В тот момент я подумал о своем счастье, что могу дать пациенту все эти средства, ведь когда Гален оперировал того юношу, сына драматурга Марилла, он не мог дать ему такой дозы алкоголя и других сильнодействующих средств, чтобы не приблизить и без того вероятную остановку сердца несчастного. О боги, какие тогда стояли крики… Я отчетливо помню их до сих пор.

Трясущимися руками сириец почти залпом пригубил обе амфоры. Глядя, как жадно он пьет, я наблюдал за движениями его выпуклого кадыка. После, храбрясь, он громко рыгнул и рассмеялся, а затем плюхнулся на стул, где с помощью ремней я зафиксировал ему руки и ноги, а также голову в определенном положении. Киар охотно помогал мне и, временами, мне даже приходилось просить его не затягивать ремни так сильно — в руках могучего кельта было слишком много рвения и силы. Толстая кожа ремней скрипела, словно готовая разорваться в стальных пальцах.

Пока мы готовили эту своеобразную операционную, я отчаянно вспоминал все действия Галена, которым несколько раз был свидетелем и помощником. Неспеша я выбрил сирийцу тот участок черепа, где планировал просверлить отверстие. Делал тщательно и с запасом — от попадания любых случайных предметов, грязи или волос под кость, комментируя ход операции, Гален предостерегал в первую очередь. Пока острое лезвие бритвы методично избавляло сирийца от черной шевелюры он, кажется, начал проваливаться в пьяный сон. Крепкий алкоголь, смешавшись с мандрагорой, давали мне час или даже больше, прежде чем сознание начнет возвращаться к нему, но боль могла сократить действие настоек, да и кровопотеря при повреждении сосудов кожи могла оказаться обильной — нужно было спешить. Вдохнув и собравшись с силами, я попросил Киара полить мне руки вином, как всегда делал Гален, а потом взялся за скальпель.

Идеально отточенным лезвием я разрезал кожу в нескольких местах и попытался отвернуть ее в сторону, словно кусок ткани. Сириец слабо дернулся, но в сознание не пришел. Крови было много, края кожи обильно кровоточили. Она сочилась и стекала по его шее, быстро залив одежду, в которой сириец пришел. К счастью, кость была близка — у многих под слоем кожи бывает толстый слой жира — это делает работу хирурга сложнее.

Чтобы аккуратно вскрыть череп, не убив пациента, в моем арсенале было несколько методов, опасных каждый по-своему. Один 304 из них — долгое и аккуратное выскабливание я брать не стал — слишком крепок был череп сирийца. Такой способ подошел бы ребенку или, самое большее, подростку — однажды Гален выскоблил кость у девочки за полчаса, не повредив оболочек мозга. К сожалению, хотя боли надолго прошли, малышка все равно не прожила долго — ее опухоль росла слишком быстро. Через год или чуть больше, ее родители прислали с рабом письмо, в котором искренне благодарили Галена, что он вырвал у богов этот год, в который они могли дарить малышке свою любовь. Каким бы малым ни был срок — ценность каждого дня может восприниматься совершенно по-разному.

Для сирийца я выбрал другой метод и взялся за вымоченный в крепком вине трепан — цилиндр с зубчатыми краями, вращать который предстояло с помощью гибкой дужки. Приставив его ближе к темени, где кость, как известно, тоньше, я стал вращать дужку, приводя в движение инструмент.

Гиппократ совершенно точно утверждал, что самая тонкая и самая слабая кость — это темя, а другая слабая область — висок. Древний врач, так почитаемый моим учителем, был, однако, категорически против разрезов на виске, ввиду риска повредить находящиеся там вены и вызвать у оперируемого либо слишком сильное кровотечение, либо конвульсии. Впрочем, по другим его заметкам могло сложиться впечатление, что лично он с трепанацией не был знаком вообще, так что в этом вопросе стоило верить лишь собственному опыту.

Сириец задрожал и стал подвывать. Мускулистое тело его напряглось, пытаясь вывернуться, но затянутые Киаром прочные ремни намертво сковывали все его движения. Лишь спина изгибалась в стороны. Я взволнованно взглянул на Киара и он, словно прочтя мои мысли, заверил меня, что никто не придет осведомляться, что здесь происходит. Я кивнул — как именно он об этом договорился — не имело значения.

Через некоторое время работы, которую я, сохраняя всю возможную аккуратность, старался завершить по возможности быстрее, под зубцами трепана наметился цилиндр — костяной диск. Совсем скоро, зацепив специальными крючками, я плавно вытянул его. Размером он был немногим большим сестерция — для уменьшения давления в черепе несчастного этого должно было хватить, а более серьезный диаметр ставил под риск не только операцию, но и его дальнейшую жизнь пациента, даже в случае успешного выздоровления.