Читаем Тень Галена полностью

Галену же выданы были особые полномочия предпринимать те меры, какие он сочтет правильными и необходимыми, а в случае любых неудобств или препятствий, какие могут учинять недовольные магистраты и командиры — обращаться к нему напрямую и немедленно. Пораженные уверенной благосклонностью императора к этому самовлюбленному греку, патриции из его свиты благоразумно промолчали — никто не хотел ослушаться приказов.

Луций Вер, известный сибарит и транжира, проявил особенное недовольство, но открыто спорить со старшим соправителем не стал и, по многозначительным взглядам, которые он щедро бросал в толпу своих сторонников, я понял, что он наверняка задумал что-то для облегчения своей участи, а может и для мести Галену.

— Лучше же всего вам, благородные правители, не задерживаться в столь гиблом месте и, едва нужды ситуации перестанут быть важными настолько, чтобы подвергать свою жизнь немалой опасности — выбираться отсюда. Не в Рим, конечно, но здесь не я вам советчик — нужно место чистое и свободное от избытка верных ваших слуг и помощников — закончив, Гален уважительно откланялся.

Аврелий, в отличии от Вера, был чрезвычайно доволен мудростью и разумностью его советов. Антонин презирал лебезящих, кривляющихся в своем слепом желании угодить людей, но с удовольствием готов был слушать всякого, кто голос разума ставил выше внешнего лоска и притворных почестей. В дальнейшем у Галена было еще несколько встреч, когда он по ночам — император редко спал долго — ездил за стены Аквилеи, проводя время за беседами в военном шатре Аврелия, с трудом обогреваемом множеством жаровен. В один из дней он вернулся лишь на рассвете, объявив, что императоры покинули Аквилею и направляются в Пренесте. Одежда Галена пропахла дымом дров — вероятно, в шатре изрядно чадило — ночи стояли морозные и дров не жалели.

Потери от чумы, мора — неважно было, как называть эту терзавшую нас годами напасть — оказались слишком велики. С непосильным трудом набранные вновь войска опять поредели, а боевой дух был безнадежно утрачен. Требовались пополнения и новые стратегии.

Вместе с Галеном мы, не жалея себя и подвластных ему ординарных врачей, капсариев и депутатов, стойко трудились над уменьшением смертности в городе. Рассудив, что внутренний баланс каждого следует тщательно поддерживать — до жителей и солдат была убедительно донесена команда избегать любых излишеств, питаться супами и бульонами, пить молоко, много отдыхать, выполнять ежедневные физические упражнения, а главное — воздерживаться от мыслей о смерти и во что бы то ни стало сохранять хорошее настроение, бодрость духа. Последнее было, конечно, особенно сложным к выполнению, потому как ни дубинки центурионов, ни общий унылый пейзаж вымирающего города, не настраивали на нужный лад, как ни заставляй себя радоваться жизни. Куда чаще солдаты прикладывались к флягам, на дне их тщетно пытаясь отыскать утешение своим печалям и облегчение страхов. Зная об этом, продажа и распространение дешевого пойла, называвшегося здесь вином, строго ограничились и командование зорко следило за исполнением всех этих нехитрых предписаний. Солдаты роптали, но подчинялись — жаловаться на дисциплину не приходилось. Прямо за стенами стоял лагерь императоров — открытые выражения недовольства могли бы стоить бунтарям очень дорого.

В качестве дополнительных и экспериментальных, мы испробовали разные меры, пытаясь произвести очистку испорченного воздуха, разжигая костры на улицах городов, окуривая дома дымом ароматных трав и специй. Работали эти меры или нет, нам с Галеном установить правда, так и не было суждено — слишком много других факторов влияли на ситуацию, чтобы смелый этот эксперимент мог считаться ясным. Хороший толк, как нам казалось, дало усиленное снижение контактов с испорченным воздухом, а не только между больными и здоровыми людьми. Групповые тренировки солдат были отменены, все общественные мероприятия сведены к минимуму. На посещением терм, как на возможный источник контактов с высокой температурой и влагой, способной загнивать, были наложены специальные меры — посещать их могли лишь здоровые, не имеющие никаких симптомов люди, да и то в порядке строгой очереди — выставленные в охрану порядка солдаты помогали следить как за горожанами Аквилеи, так и друг за другом.

Также всем было велено как можно меньше бывать на улице, двери и окна домов держать наглухо закрытыми, а имеющиеся в них неизбежные щели закрывать пропитанной воском тканью. В городе был объявлен строгий карантин и если бы не поддержка императора — едва ли мы добились бы столь тщательного его исполнения. Вдобавок я предложил приоритетным образом назначать в уход за больными тех, кто сам уже переболел. Гален не спорил, но мы не нашли достаточных аргументов, чтобы объяснить этот подход. Интуиция, ветреная спутница рассудка, просто говорила в его пользу. Сложно оценить, какой эффект дала эта мера — я не вел подсчетов, а смертность была такой высокой, что выживших и имевших достаточные навыки, порой, элементарно не хватало.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное