Тень Галена

Гален задумчиво водил пальцем по столу, словно рисуя что-то на воображаемой карте.

— Что кажется нам необходимым, чтобы вспыхнула такая болезнь? Конечно это, в первую очередь, порча воздуха — назовем так. Но никакая порча не окажется важна и значима, если не будет поблизости существенной и восприимчивой к этому недугу группы людей, так?

Я согласился — все звучало логично и строго, как обычно и мыслил мой учитель. Но все эти рассуждения, увы, ни к чему пока не вели и никаких мер не предлагали.

— Почему же может возникать такая порча воздуха? — продолжал Гален. — Если отбросить гнев богов и другие, не менее возможные, но непобедимые в своей неотвратимости причины, можем предположить порчу в результате неизвестных нам природных, климатических влияний. Эпидемия усиливается весной и летом? Так быть может, причина здесь кроется в чрезмерном преобладании свойственных этому периоду качеств, таких как влажность и теплота, например? Но почему же именно они?

Я внимательно следил за ходом его мыслей, разыскивая в памяти подтверждения или опровержения смело выдвигаемых, одна за другой, гипотез.

— Возможно, что именно эти стороны климата создают наибольшую угрозу образования в организме избытка теплоты и загнивание влаг. Все это вполне может быть нарушением в балансе тех четырех жидкостей, о которых много писал Гиппократ — помнишь? Я говорю о черной желчи, влияние которой тут, судя по цвету сыпи и поноса, подозреваю больше всего. Также еще желтая желчь, флегма и кровь. Их роль здесь нам не ясна. Ну а кроме того, нельзя не предположить, что первенство может иметь и та вещественная причина, с семенами чумы, которую еще древние предполагали, но никто не может ни доказать, ни опровергнуть. Может быть именно в условиях влажности и тепла дрянь эта враждует с нашими телами особенно яростно?

Принесли еду и мы, утоляя разожжённый холодом аппетит, схватились за жирные, горячие кусочки.

— В пользу этого говорит ведь и тот неоспоримый факт, что заболевают чаще те, кто волею судьбы соприкоснулся с больными лично — мог что-то от них получить, маленькое и невидимое. Или, словно запачкавшись, нарушить собственную гармонию, как это бывает при возникновении резонанса у камертонов — измениться изнутри. Что думаешь?

Я пожал плечами. Материальную природу я подозревал давно, еще в Риме, но ограничить соприкосновения с другими людьми настолько тщательно, чтобы невидимый враг не имел шансов распространиться, едва ли было возможно.

— Итак, загнивание изнутри, да неизвестные свойства самих семян чумы которые то ли меняют наши балансы, то ли проявляют собственные свойства зловредности — вот и все, что мы пока установили. Но что же тогда будет логичным предпринять?

Повисла пауза, мы оба размышляли. Собственный опыт мой давно был исчерпан несколькими идеями, дающими весьма ограниченную, но бесспорную пользу. Разделение помещений между больными и здоровыми, а также тщательное мытье кубикулов, хранящих остатки жидкостей, в которых могли прятаться неизвестные враги и которые, вполне возможно, могли отравлять окружающий воздух.

— Есть у меня пара идей — глаза Галена заговорщицки блеснули в полумраке таверны.

Я поудобнее устроился на стуле — для общественных таверн триклиний был бы слишком роскошным — отпил вина и приготовился слушать.

***

Спустя пару дней после приезда Галена императоры вывали моего учителя на аудиенцию. Догадываясь обо всех вопросах, которые ему зададут, Гален заранее подготовился отвечать, так что беседа вышла короткой, деловой и риторически совершенной. Меня тоже пригласили, конечно, скорее имея в виду те ценные сведения, которые я мог бы предоставить о происходившем в Аквилее, чем интересуясь моим мнением о мерах, что следует предпринять.

Узнав о положении дел с эпидемией в войсках, Марк Аврелий поинтересовался, как мне показалось, вполне искренне, что посоветует ему Гален. Ситуация становилась все более угрожающей. Из-за множества заболевших военные дела терпели досадные промедления, раз за разом заставляя римские войска утрачивать с трудом перехваченную инициативу. К удивлению моему и патрициев, без малейшей тени смущения Гален рекомендовал Марку Аврелию и Луцию Веру, вместе с их свитой, покинуть удобные и роскошные покои аквилейского особняка, где они расположились и, пренебрегая комфортом и удобствами, встать палаткой в поле, с той стороны, откуда дует ветер. Так, чтобы воздух, который они станут вдыхать, шел не с пораженного болезнью города, а лучше всего с реки, или даже с моря.

Конечно, немало возмущенных голосов стали возражать и в негодовании своем поражаться наглости Галена, едва сухой его голос смолк. Атмосфера накалялась, но мгновением позже, недовольный гомон их, властным жестом, уверенно прервал Марк Аврелий, повелев подготовиться и сделать как велит Гален — разбить лагерь у восточной стены. Отдалиться на достаточное расстояние, но так, чтобы в случае нужды, попасть в город и укрыться за его стенами не заняло бы много времени. Взять с собой Аврелий повелел лишь пару сотен надежных преторианцев, оставляя прочие войска внутри города.