Тень Галена

Через два месяца, ближе к мартовским идам, казалось, наши усилия начали оправдываться. Несмотря на то, что все выше поднимавшееся на небосклоне солнце жарче грело землю и воздух, число заболевших пошло на спад. Прошло уже более полутора лет, с тех пор, как я покинул Рим, и, впервые на моей памяти, не считая первых месяцев до осады, в валетудинарии стали стремительно появляться свободные кубикулы. В тех обстоятельствах, в каких приходилось выживать, это была победа! И хотя прошло много лет, ни я, ни Гален не сделали бы ничего иначе, чем тогда. Возможно, мы просто никогда не смогли узнать, как в действительности бороться с мором, а возможно, более эффективных мер просто не существует — о том знают лишь боги.

— Что ты думаешь об Аврелии? — как-то раз, сидя в таверне, спросил я Галена.

Уставший, понурый после жутких картин потрепанного чумой города, к которым он, в отличии от меня, совершенно не привык, Гален откинулся на стуле. Голова врача устало лежала на ладони, подпертая стоящей на локте рукой. Словно строительные леса она подпирала ее тяжесть. Мой вопрос, заданный неожиданно, кажется, разбудил его от мимолетной дремы.

— Об Антонине? — Гален на миг задумался.

Я кивнул.

— Не было у Рима, наверное, более великого правителя. Уж со времен Августа — точно. Марк — стоик, и не могу представить его представителем ни одной другой философской школы. Он превозносит стоицизм, но одновременно сам его олицетворяет. Столько тягот выпало на его долю в первое же десятилетие у власти, а как держится! Ты ведь знаешь хоть что-нибудь о его жизни?

Я рассеянно пожал плечами. Какие-то слухи о Марке Аврелии до меня, конечно, долетали, но разбираться в потоке сплетен у меня не было ни желания, ни времени.

— Едва он перенял бразды у Антонина Пия, в Риме вспыхнул голод. Наводнение на Тибре обрушило берега, так что и людей погибло немало, да и корабли с зерном из Александрии не могли подойти достаточно близко для разгрузки. Много было проблем. Их просто почти не заметили, потому что вспыхнула парфянская война. Я уезжал из Пергама, ты вместе с семьей жил в Александрии, а от Марка каждый новый день требовал все более решительных действий.

Я вспоминал все, о чем говорил Гален. Голода в Риме я, конечно, не застал — к моему приезду все последствия тяжелого наводнения были уже устранены, но о тяготах парфянской войны из уст Киара мне было известно достаточно. Марк Аврелий умел подбирать и продвигать талантливых людей — если бы не этот редкий навык — парфяне отхватили бы, пожалуй, всю восточную часть империи. До назначения Стация Приска командующим парфянским фронтом, ситуация была ужасной.

— Только отгремела победа на Востоке — мор в Риме, распространившийся дальше, по всей империи. Тут ты, пожалуй, знаешь все куда лучше меня. Не стану напоминать лишний раз — мы до сих пор не победили этого, самого могущественного, пожалуй, противника.

Я согласно кивнул.

— Ну и дальше тебе тоже известно — пользуясь паникой и истощением в войсках, варвары набросились и на западные границы, смяв целую провинцию. Не мне рассказывать тебе что потом. Но знаешь, из каких средств была оплачена эта кампания, конца и края которой пока не видно? Что сделал бы римский император, если идет тяжелая война, а казна пустеет?

Я пытался вспомнить. Какие-то сплетни о необычайном поведении Антонина доходили до гарнизона Аквилеи, но я не знал, что правда, а что вымысел.

— Поднял налоги и ввел разовые сборы среди сенаторов? — неуверенно предположил я, не решившись назвать ни один из слухов.

— Продал громадную часть коллекции Палатинского дворца, Квинт. Которую веками собирали, пусть нередко отбирая не вполне законными путями, все его предшественники. Оплатил все из собственных средств! Аукцион, по слухам, шел месяца два — так много роскошных вещей было выставлено. Ничего ему не было жаль. Ты можешь себе это представить?

Я мог. Эту историю я слышал, но не поверил, настолько это звучало невероятно.

— А его жена? Лишь ленивый не говорит, что она не верна ему. Фаустину, я имею в виду, конечно — Гален нагнулся ко мне поближе, чтобы говорить тише. — А что Марк? А Марк говорит, что в случае развода ему придется вернуть приданое, какое за ней давалось, а приданым была империя, ведь Фаустина — дочь Пия. Кто бы смог заставить его что-то возвращать? Да и как вообще соправителем оказался этот пьяница Вер? Многие решения, Квинт, неочевидны. Но Аврелий — особенный человек. Мы все еще убедимся в этом и не раз. Жизнь в палатках, продвижение достойных, а не только знатных, презрение к роскоши и почестям, жизнь в служении — знаешь чем восхищается и к чему стремится наш Антонин?

Я заинтересованно слушал. В устах Галена истории перестали быть просто байками, ведь он лично провел немало времени в обществе императора и, хотя наверняка они обсуждали преимущественно медицинские вопросы и проблемы эпидемии — Гален знал Аврелия много лучше всех, с кем я прежде говорил.