Читаем Тень Галена полностью

— Разрази меня Зевс, если в Байях я не поимею с каждой белобрысой шлюхи по десять тысяч сестерциев, Квинт. Смекаешь? Тамошние патриции, как хер зачешется, а Дионис облегчится в их съежившийся рассудок, готовы выложить и не такие суммы. Они платят золотом, представляешь? Чтобы не таскать с собой серебро, ведь цены в Байях и серебряный денарий превращают в гнутый медный асс. Ну а светловолосые бабенки им, говорят, особенно по душе! Утомленные париками потасканных жен, что достаются им из-под пятого мужа — при виде таких ланей даже самых дряхлых из них благословляет Приап — Антиох весело загоготал, обнажив два вставных зуба.

Я ничего не ответил и задумался. Пока я, Селин и тысячи других держали удар в условиях, какие не каждый счел бы человеческими — жизнь продолжалась и богачи развлекались на роскошных виллах. Эта истина, впрочем, была мне ясна и в очевидности своей даже не казалась гнусной. Водоворотом война затягивает в себя громадные толпы жертв и нещадно топит в крови, горе и несчастьях. Куда сильнее возмущало другое! Кто-то ведь ловко остается на поверхности всех этих грязных потоков, умея оседлать и на чужой крови сделать сотни тысяч, миллионы сестерциев. Наживаются громадные, невозможные в мирные времена состояния! Вот уж по истине, ко всякому война поворачивается своим, неповторимым ликом.

Вскоре мы вышли. Было тошно.

***

Виды за бортом становились все роскошнее. Мы уже обогнули Мизенский мыс и все ближе становились к порту назначения. Давно не передвигаясь морем, я вновь вспомнил, что значит свешиваться за борт и звать Нептуна, но красоты береговой линии, по мере входа в Неаполитанский залив, с лихвой перекрывали все мыслимые неудобства. Накрытые зелеными лесами горы, с расстояния в несколько миль до берега, казались лишь камнями, густо поросшими мхом. Само море словно пахло иначе. Из нагретого солнцем воздуха доносились незнакомые ароматы. Сойдя на берег в порту Путеол, я распрощался с Антиохом, поблагодарив его за путешествие и те беседы, которыми он искренне старался мне помочь. Пожилой наварх спешил и, в свою очередь, крепко сжав меня в объятиях, велел передавать привет Галену, которого уже пару лет не видел после их случайной встречи в порту Пергама, когда мой учитель уже вернулся из Рима.

Отправившись на поиски виллы врача, я недолго обречен был искать ее в прибрежных пригородах — привратники первого же знатного семейства, охранявшие господскую виллу, лежащую на пути моего следования, указали мне путь. Хотя Гален не приезжал два с лишним года, его здесь знали все. Впрочем, такая известность была вполне объяснима — легко ли в удаленной от всякого крупного города месте, пусть даже самом живописном, найти хорошего врача?

Когда я подходил к большой, живописной вилле, формой своей напоминавшей загородные поместья богатых греков Пергама, на которые насмотрелся в пору моей юности — в большом, усаженном множеством полезных и красивых растений саду уже толпились люди. Благоуханный ветер донес до меня, устало шагающего по тропинке, множество ароматов цветов. Воздух был напитан густыми ароматами сосен и трав, словно сами боги воскуряли здесь благовония. Подойдя ближе, я расслышал множество голосов и громкий смех. Совсем скоро, немало удивляясь числу гостей, я поздоровался со всей пестрой компанией, что по приглашению Галена постепенно собиралась в этих на редкость живописных местах.

Здесь был Эвдем — все еще живой и даже относительно здоровый, хотя ему и перевалило за семьдесят, старик по-прежнему много шутил и декламировал всевозможные стихи — память не подводила его, а чувству юмора могли бы позавидовать самые молодые комедианты римских амфитеатров.

Приехала и Аррия — оказалось, что все два года они с Галеном вели живейшую переписку. Кажется, затухший было роман их вспыхивал с новой силой. Я еще как-нибудь поведаю, на какие романтичные безумства оказался способен Гален — вот уж не предполагал я в нем подобной прыти сердца. Хотя о глубине его неравнодушия к Аррии мне, право же, стоило бы догадаться еще в тот день, когда Гален выложил тридцать тысяч сестерциев за редкую фигурку янтарного грифона, чтобы поразить возлюбленную то ли своим вкусом, то ли своей щедростью, то ли всем одновременно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное