Тень Галена

У таверны «Свиной пятак» я едва не попал в драку — двое пьяных мужчин, о роде деятельности которых приходилось лишь догадываться, жестко схлестнулись и один из них даже выхватил невесть откуда взявшийся меч, совершенно точно не являясь солдатом. К счастью, я успел убраться — к месту неожиданного сражения уже бежали трое крепких стражников порта, а тому, что владел мечом, вероятно, грозило совсем скоро оказаться под судом — ношение оружия с незапамятных времен было незаконным, оставаясь привилегией лишь для солдат и вигилов — ночных стражей, служивших, по совместительству, пожарными.

Ближе к восточной окраине порта мои поиски, наконец, увенчались успехом. Выше основной линии построек, накренившись вперед стояло старое, но еще прочное здание, на крупной деревянной табличке при котором значилось название «Повязка Юстиции». Вероятно, имелась в виду повязка на глазах богини, должная подчеркнуть слепоту римского правосудия к различиям между людьми и воздание каждому лишь по праву и заслуге. Уверен, однако, что окружающие подвыпившие моряки, видя это нелепое название, многозначительно улыбались, думая о совсем иных повязках на теле богини, стройное бронзовое изваяние которой стояло здесь же, у входа, на мраморном, надтреснутом постаменте.

Как бы то ни было, брата я внутри не нашел, но любезный пожилой привратник подсказал мне, где проживает Гней Гельвий Транквилл со своей женой и родившейся в прошлом году дочерью. Запомнив указанный мне путь, я поспешил отыскать брата.

Всего через четверть часа, в недорогом районе Анция, откуда не было видно ни моря, ни сколько-нибудь интересных пейзажей, я остановился у небольшой, трехэтажной инсулы. Поднявшись, как мне посоветовали игравшие внизу в кости старики, на второй этаж, я постучал в деревянную, несколько обветшалую дверь. Звуки оказались громче, чем я ожидал — одна из скоб была плохо закреплена и стучала по стене, издавая противный, металлический гул. Внутри раздался плач младенца — должно быть, я ненароком разбудил его дочку. Следом зашаркали суетливые шаги.

Мгновением позже передо мной предстал Гней. В свои тридцать пять он уже начинал лысеть, становиться обладателем небольшого пуза, но в остальном был все таким же — ироничным, сочиняющим небылицы и обожающим преувеличивать собственные достижения защитником, не снискавшим высот своей профессии. Несмотря на ту внешнюю простоту и некоторую неустроенность быта его небольшой семьи — внутри меня окружила атмосфера совершенного уюта, какую крайне редко доводилось чувствовать в домах куда более богатых. Все здесь было настоящим, искренним и, пусть недорогим, как-то по особенному родным, расслабляющим душу и разум. Наверное, после тяжелого дня, полного тревог, а быть может и неудач, именно в такой дом хотелось возвращаться, предпочитая его и тщеславию мраморных портиков и величественным аркам патрицианских домов. Окружающая же роскошь, как я нередко замечал, скорее лишь усиливает страдания от постигающих неудач.

Да, Гней никогда не стал бы жить на Эсквилине. Любитель выдумок и небылиц о несуществующих победах — мой брат был чужд настоящей спеси и алчности. Его безобидное хвастовство было лишено желчи и зависти.

Хлопотавшая по дому жена — молодая еще девушка лет двадцати четырёх — отменно готовила пироги. Дочь обедневшего торговца, уже прежде разведенная — Гней взял ее в жены почти без приданого и, кажется, искренне любил. К вечеру, насытившийся как сдобными деликатесами, так и куда менее съедобными историями Гнея о громких победах в суде, я позвал брата прогуляться. Едва мы отошли на пару стадиев, под ветвями деревьев в парке я вручил ему запоздалый свадебный подарок — сто пятьдесят звонких ауреев, упакованных в крепкий, но неприметный кожаный мешочек.

— Дочке на игрушки, жене на украшения, ну а тебе на новую тогу — пошутил тогда я, видя, как изумленно вытянулось лицо Гнея. Наверное, пятнадцать тысяч сестерциев было для него суммой, какую он смог бы заработать в ничтожных тяжбах лишь за несколько лет. Тем радостнее мне было помочь ему!

— Да хранит тебя Юпитер, Квинт — ты невероятно великодушен ко мне! Каждый асс[129] пойдет впрок — уж ты будь уверен — брат крепко обнял меня и в его смущенно отведенных глазах я заметил на миг мелькнувшие слезы. Гней быстро отвернулся, а я, деликатно сделав вид, что ничего не заметил, затянул песню, которую мы часто пели еще в детстве, юношами разгуливая по Александрии. Быстро развеселившись вновь, добродушный брат стал подпевать мне и, весело выкрикивая рифмованные куплеты, мы скоро дошагали до таверны, где глубоко за полночь я угощал Гнея фалерном. Изрядно, захмелев и обсуждая тысячи историй из детства, мы поймали магическую атмосферу уюта, которая позволяет времени растягиваться в столь теплое полотно, что в него хочется завернуться целиком, никогда больше не вылезая в жестокий и холодный мир окружающей реальности. Всему, однако, приходит конец.