Тень Галена

Марилл с семьей недавно переехали. Доходы от новой постановки позволили ему, наконец, купить семье дом, на который он копил деньги всю свою жизнь. За операцию Гален не взял с него ни денария. Нет, врач вовсе не хотел привлечь этим внимание к себе, пытаясь возвеличить или подчеркнуть какие-нибудь благородные свойства своей души.

Когда мы вспоминали тот день, Гален всякий раз становился очень серьёзным и признавал, что величайшую операцию, какую мог вспомнить Рим, помог ему осуществить Асклепий. И взять за нее плату, значило бы оскорбить всемогущего бога, который, по просьбе своего верного жреца, на миг раздвинул грани дозволенного простому человеку.

Весть об успехе Галена перед целой толпой злопыхателей и поклонников, быстро разнеслась по Риму. Репутацию его теперь никто не рискнул бы назвать спорной. Даже Марциан был вынужден сквозь зубы воздать Галену хвалу, возненавидев его, впрочем, еще больше. Обрастая самыми невероятными подробностями, история передавалась из уст в уста и, кажется, нашла интерес даже в кругах удаленных от медицины.

Презираемые большинством в среде римской элиты, христиане успели прознать о произошедшем чудесном исцелении обреченного и охотно сравнивали искусство Галена с исцелениями некоего почитаемого ими Иисуса. Тогда я совсем не был знаком с их учением, и не знал, что Галену еще придется познакомиться с христианами намного ближе, немало пошатнув догматы их веры.

Гней Клавдий Север, до глубины души пораженный увиденным, разнес весть о невероятном мастерстве Галена по дворцовым кругам Рима, где он часто бывал и где этому блестящему оратору всегда были рады. Слава стала следовать за моим учителем по пятам, все чаще его узнавали на улице совершенно далекие от медицины люди и никто не мог знать, чем это вскоре обернется.

ГЛАВА VI На Палатинском холме

О фортуна, как ты морочишь царей

Изобильем благ! Что ввысь вознеслось,

Оснований тому прочных ты не даешь.

Престолу вовек неведом покой —

Каждый новый день спасенья несет,

Череда забот гнетет и томит,

От все новых бурь мятется душа.

Не беснуется так ни Ливийский Сирт,

Когда гонит валы то туда, то сюда,

Ни студеный Евксин, от донных глубин

Вздымая волну, не взбухает так

Близ небесной оси

Луций Анней Сенека, I век н. э

***

— Здесь у нас будут цветы, а вот туда поставим красивую вазу, которую папе подарил дядя Тит из Коринфа. Она же не разбилась? Не разбилась?

Гельвия, моя сестренка, которой шел уже семнадцатый год, весело щебетала, бегая по новому дому нашей семьи. Привычного для римских домов садика и бассейна в атриуме не было, но свободное пространство под них зазывало энергично потрудиться и устроить все на свой лад.

В бурном течении последних месяцев я совсем не успевал что-то подготовить в доме к переезду родных. Признаться честно, даже не всегда мне удавалось там переночевать. Подъем репутации Галена стал подарком Фортуны и для меня самого, так что теперь я разъезжал по пациентам почти ежедневно. А кроме того…В тот год я влюбился!

Впервые, по-настоящему и искренне, я ощутил в своем сердце ту горячую негу, что заставляет замирать и задерживать дыхание, едва ваши руки сплетутся. А воспоминания о нежных касаниях наших губ способно вызвать теплую дрожь в моем теле даже сейчас, спустя десятки лет.

Ее звали Латерия — дочь Публия Латерия из Сполето, городка в паре дней пути от Рима по Фламиниевой дороге. Лишь однажды занесла меня в те края медицинская практика и, пожалуй, это был самый удаленный от Рима город, куда я отправлялся за все эти годы. Почти по центру Апеннинского полуострова, со всех сторон он далеко отстоял от нашего внутреннего моря. Воздух там был знойным и непривычно сухим.

Семья Латерии также имела дом в Риме и была, пожалуй, слишком для меня зажиточной. В те годы я не был богат, не был знатен и, более того, я ведь работал врачом! Всем известно, что такое дело требует обстоятельных знаний и сноровки. Но несмотря на это, мало существует на свете профессий, что вызывали бы в исконных римлянах больше презрения и чувства превосходства, чем медик.