Тень Галена

С окончательно установившимся теплом, ближе к апрелю, вместе с поредевшими легионами нам предстояло выдвинуться в сторону Рима. Двигаясь медленно, увозя с собой множество все еще больных и ослабленных солдат и командиров, дорога до Рима обещала занять не менее месяца. Земля, казалось, дрожала от тяжести идущих колоннами войск, а ряды их растянулись на многие мили. Насколько видел глаз – везде были солдаты. Пешие и конные, эта толпа сверкала шлемами, доспехами, орлами и штандартами с короткой надписью, многие века вызывавшей в римлянах горячую гордость, а в варварах липкий страх – SPQR[2].

Несмотря на все противоэпидемические меры и строгие запреты, вместе с войском неизменно двигалось множество рабов, торговцев, поваров, врачей, писцов, шлюх, актеров и прочего люда, стремящегося быть поближе к жизни, дабы постараться урвать свой кусок. Густой пестрой массой, вперемешку с мулами, палатками, быками, лошадьми, боевыми колесницами и скорпионами толпа брела, в день проходя до пятнадцати миль – вдвое медленнее, чем мог бы преодолеть легион, но вдвое быстрее, чем казалось возможным, глядя на многие тысячи животных и людей, смешавшихся в один бурный поток.

Эпидемия унесла жизни очень многих. Но куда больше людей, впрочем, все еще оставались живы и полны надежд на лучшее будущее впереди. Ради него стоило жить.

***

Еще прежде, чем тысячи телег и десятки тысяч калиг покинули Аквилею, пыля по весенней дороге, построенной столь умело, что ни один дождь не мог ее размыть, я получил письмо. Писал Луций, мой старший брат. Судя по всему, письмо было отправлено им еще до внезапной осады Аквилеи и, одним богам ведомо сколько времени провалялось в какой-то таверне на половине пути. С опозданием на много месяцев оно, наконец, попало мне в руки.

Я был безмерно рад узнать, что брат мой жив и здоров, но прочее содержание письма не внушало столь же бодрого оптимизма, хотя кто тогда мог знать, как неожиданно и интересно все в итоге обернется?

«Квинт, брат мой!

Уважаю твое решение отбыть из Рима на неопределенный срок. Надеюсь, письмо мое застанет тебя в целости и здравии, всем ужасам войны вопреки. Видят боги – Вечный город – родина наших предков – увы, не принес нам ни счастья, ни радости, ни процветания, о каких все мы молились вполне открыто и на какие рассчитывали лишь втайне, про себя. Спустя несколько месяцев после твоего отъезда, с первыми холодами, жуткая эта болезнь пошла на спад. Рим очищен и, насколько вообще возможно, возвращается к нормальной своей жизни.

Недавно до меня долетели вести, будто пара друзей из Александрии – ты с ними не знаком – несколько лет назад побывали в стране шелка – представляешь? Если верить им на слово, к чему я не слишком, правда, склонен, они даже заключили пару весьма выгодных контрактов и теперь зовут меня (наш капитал, конечно) принять участие в этом смелом, может быть, слишком даже смелом предприятии. Что если бы нам удалось покупать шелк в десяток раз дешевле, не отдавая парфянам, через чьи земли веками идут караваны, самый жирный кусок? Вот это были бы прибыли, ты только представь!

Надеюсь ты простишь и поймешь мой поступок – с Вечным городом мне больше не по пути. Я забираю средства, оставляю купленный тобой дом на Эсквилине в целости (прости за некоторую запущенность) и весной, с первыми кораблями из Остии, отбуду в Александрию. Жду этого момента! Дом полон самых тягостных воспоминаний, а сейчас еще и томительно пуст.