Тенденции новейшей китайской литературы

Следует обратить внимание на художественные особенности «Старой печи», на то, как в этом произведении совершенствуется индивидуальный стиль автора. Любой, кто обладает минимальным чувством языка и текста, поймет, что «Старая печь» по стилю и эстетике сильно отличается от «Потерянной столицы», но близка «Циньским ариям». Правда, в сравнении с «Ариями» «Печь» звучит свободнее, и от этой свободы явно веет безразличием. Но почему безразличием? Что вообще из себя представляет «Старая печь»? Язык этого романа, кажется, не подчиняется автору, но заброшен: слова произвольно рассыпаны, будто упавшие на землю пшеничные колосья. Язык тяжелый и вместе с тем текучий, словно поток, бьется о твердь. Язык Цзя Пинва, как у Су Дунпо, «следует за тем, как вещь меняет очертания, исторгается то тут, то там; но бьет тогда, когда нужно, и останавливается, когда нельзя уж больше продолжать». Цзя Пинва пишет предметно, детально и кропотливо. Текст «Старой печи» похож на микромир. Писатель останавливает взгляд на всяком предмете и всяком живом существе, встречающемся в романе (каменный жернов, стена, сельскохозяйственные орудия, лестница, собаки, кошки и даже экскременты), и вводит все это в текст. Повествование сумбурно, в нем нет начала и конца, и в то же время оно талантливо, самобытно. Словно ураган из долины, оно начинается без предупреждения и уходит без следа; словно горный источник, исторгается то тут, то там. Своевольно выбрав место, где излиться, слова ложатся на землю и там соединяются в потоки. Такое повествование, такой язык в самом деле изумляют, это то, с чем ранее не приходилось сталкиваться. Вместе с тем мы, безусловно, ощущаем неописуемую притягательность этого текста: он медленно движется вдоль поверхности земли – так близко к ней, грубый и правдивый, он самоуверенно простирается вдаль. Нет ничего, о чем бы он не решился поведать и чего бы не мог сказать. Чжуан-цзы говорил об этом: «…[Путь] находится повсюду… [Он есть даже] в моче и кале»[561].

От «Потерянной столицы» и «Циньских напевов» «Старую печь» отличает своеобразные безыскусность, безумство и в то же время спокойствие, с каким на старом дереве распускаются цветы. В «Старой печи» Цзя Пинва пишет так вольно и совершенно, что и впрямь поражает читателей своим мастерством.

Мо Янь и путь китайской литературы

С наступлением нового века именитые китайские писатели миновали средний возраст, однако их творческая сила достигла невиданного размаха. Они постоянно издают новые вещи, серьезные, но не утратившие энергии, они разбогатели, но сохранили способность к смелому новаторству. Творчество каждого из них индивидуально и ярко. Среди этих писателей выделяется, несомненно, Мо Янь. Шведская королевская академия в 2012 году удостоила Мо Яня Нобелевской премии. Для китайской литературы это знаменательное событие, которое демонстрирует положительную оценку китайской литературы в мире и помогает китайцам более уверенно и правильно относиться к ней. В связи с этим обсуждение творчества Мо Яня также предполагает и оценку важнейших успехов, достигнутых китайской литературой в новом столетии, и познание ее ценности и значения в рамках мировой литературы, и пристальное внимание к тому, какие пути открывает ей литературный опыт Мо Яня.

Наиболее значимые произведения Мо Яня: «Большая грудь, широкий зад» (1995), «Сандаловая казнь» (2001), «Устал рождаться и умирать» (2006) и «Лягушка» (2010). Эти произведения можно рассматривать как трилогию о Китае в XX веке. Если несколько отойти от реального времени их публикации, то эти романы, отображая ход исторических бедствий, с которыми Китай столкнулся в прошлом веке, можно выстроить в такой последовательности: «Сандаловая казнь» – «Большая грудь, широкий зад» – «Устал рождаться и умирать».

Народ во время тяжелых испытаний переживает бесконечные потрясения, угнетение. Мо Янь не обходит стороной бедствия, через которые китайцы прошли в XX веке, наоборот – он рассказывает о храбрости, жертвах и мучениях. Хотя немало людей укоряют Мо Яня за то, что он описывает насилие и жестокость, с нашей точки зрения, раскрытие этих ужасов как раз и есть результат самобытного осмысления Мо Янем китайской истории. Писатель, несмотря ни на что, обличает страшные преступления, которых в XX веке Китай видел много, Мо Янь твердо придерживается исторической истины. Не раскрывая истории насилия, не выразить той жестокой боли, которую пережили китайцы.