Тени Богов. Искупление

— Я теперь верю всему, — процедил сквозь зубы Торн. — Магии, снам, мертвым, которые во сне разговаривают с живыми, всякой бестелесной погани, которая меняет тела так же, как хороший меч меняет плохие ножны. Кстати, я спросил у нее, как же все-таки найти эту самую Унду? Знаешь, что она мне ответила? Нет никакой Унды. И никогда не было.

— Тогда чья же дочь Филия? — удивилась Гледа.

— Спрошу, если Чила приснится мне еще раз, — пообещал Торн. — Поторопись.

Их осталось девять, а лошадей было десять, потому что Мабок ушел без лошади, но Торн отказался укладывать Макта на свободную лошадь. Он по-прежнему упирался коленями в тело сына и то и дело опускал на него ладонь, когда ему приходилось наклоняться под низкими ветвями. Два дня отряд Торна пробивался лесными тропами на восток, пару раз едва не выходил на тракт, но всякий раз натыкался на ползущие к Опакуму фризские воинства, и снова скрывался в лесу. В последний день пути они все-таки столкнулись с фризами. Сначала наткнулись на один труп на лесной тропе, потом на другой, расслышали скрежет мечей, пересекли мелкую лесную речушку и увидели на укромной поляне берканский дозор, отбивающийся от фризского отряда.

— Вперед, — не прокричал, а процедил сквозь зубы Торн, вытаскивая из ножен меч, и все девятеро, включая забывшего о гимнах Вая, ринулись в бой, чтобы снести, уничтожить, порубить на куски заразившую родную землю нечисть.

«Как в молодые годы, — подумал Торн, разя одного за другим воинов в диковинных доспехах. — Ни боли в суставах, ни слабости в ногах. Лики, пожалуй, и не узнала бы меня теперь. Вот только как ей рассказать про то, что я не уберег сына?»

— Все! — закричал седой воин, вымазанный в крови с головы до ног. — Все, спасители наши. Всех порубили! Никого не осталось! Святые боги! Да это же…

— Стайн! — воскликнул Торн, опуская меч. — Ты как здесь? И как же твои десять дней?

— А вот так, — хлопнул себя по бокам Стайн. — У воина судьба такая, прикажут вертеться, будешь и вертеться, и подпрыгивать. Ну и мазать себя храмовыми мазями. Я был в Урсусе, как раз, когда ты бежал из тюрьмы, вернулся в Альбиус, и сразу же отбыл в Опакум. В помощь твоему тестю вместе с малой дружиной. А тут уж пришлось водить дозоры по краю Вандилского леса, да подрубать разъезды фризов, которых все больше. Вот, едва сами не оказались подрублены. Ты-то как? Решил вернуться на эшафот?

— Никакого эшафота! — шагнул вперед Хода. — У меня помилование для Торна и остальных. Подписано отцом. Королем Йераны!

— Ваше высочество! — опустился на одно колено Стайн. — Если я выживу в этой заварушке, то буду рассказывать в каждом трактире, что сражался на одной поляне с принцем Йераны! Что с сыном, Торн? Дочь твою, слава богам, я вижу. А Макт? Удалось его спасти?

— Не совсем, — помрачнел Торн. — И ты его тоже видишь.

— Святые боги, — опустил голову Стайн. — Не знаю, слышал ли ты об этом, но твой тесть выкопал тело твоей жены и привез его в Опакум. Так что, скоро вы опять будете все вместе.

Пройдя не одну лигу по краю болота, они выбрались на тракт уже возле Опакума. Огромная крепость возвышалась на каменистом холме, который одной стороной упирался в неприступные скалы Молочных гор, а другой опускался в черные глубины вандилской топи, которая именно здесь, у Опакума скорее напоминала наполненное вязкой жижей озеро. Берканский тракт еще за лигу до бастионов начинал забираться на холм, чтобы войти в главные ворота не слишком крутым подъемом, уже за крепостью продолжиться как есть и ответвиться через южные ворота Болотным трактом, но с этой стороны казалось, что он упирается в неприступную стену. Гледе с первого же взгляда крепость показалась обреченной к разорению, потому что чуть левее ворот из кладки ее стены словно поганая болезнь из тела умирающего от нее вырастала огромная черная скала. И все же крепость считалась неприступной. Над высокими, поделенными каменными ребрами стенами высились массивные зубчатые бастионы, над ними черным заворотом поднимались башни внутреннего замка, а уже над ними упиралась в небо главная берканская башня, выстроенная в честь победы в Хмельной пади.

— Благодарение богам, — стянул с головы шлем Стайн. — Никто и никогда не брал этой крепости. Ни когда она бывала под Берканой, ни когда отходила к Гебоне.

— Все когда-то случается в первый раз, — заметил Падаганг.

— Не при моей жизни, — произнес Торн. — Так мою жену перезахоронили в Опакуме, Стайн?

— Сзади! — закричал Хельм. — Сзади воинство Фризы!

Гледа оглянулась. За их спиной из-за высящихся в отдалении скал на тракт выходили закованные в железо ряды фризской гвардии. Реяли знамена. Били барабаны. Скрипели колеса под тяжелыми таранами. Визжали и щелкали бичами погонщики. Загудели при виде укрепления трубы.

— Вперед, в крепость! — заволновался Стайн.

— Ты не ответил, — напомнил ему Торн.

— Нет еще, — крикнул Стайн. — Кто-то сказал твоему тестю, что ты должен вернуться. Стахет Вичти ждет тебя с сыном и дочерью.

— Он дождался, — прошептал Торн.

Глава двадцать пятая. Опакум