К вечеру Анна Сергеевна оделась в вечернее платье из серебристого муслина. Ее руки и плечи укрывал газовый шарф. На талию, схваченную тонким пояском, она приколола розу, которая гармонировала с открытыми плечами и новыми серьгами – подарком мужа.
В семь часов вечера звонки перекочевали в прихожую. Мужик Фрол отворял лакированную дверь и впускал очередного посетителя в дом. Горничная принимала пальто и цепляла его на рогатую вешалку. Шляпу укладывала на комод, калоши протирала и ставила на циновку.
Другая горничная препровождала гостя в гостиную или в музыкальную залу, где на рояле играл тапер из консерваторских студентов.
Большинство приглашенных были коллегами Ивана Петровича или же его пациентами. И только несколько человек – из мира искусства.
Один из них, художник-портретист Окаемов, поклонник Анны Сергеевны, являясь в дом Самаровых, всегда ее рисовал.
Знаменитая пианистка Красовская, затянутая в корсет пожилая дама, слыла в обществе тайной обожательницей профессора и была его самой преданной пациенткой.
Среди гостей Самаровых были актеры, например Казимир Тамаринский, внешне не примечательный господин, известный всякому театралу. Заполучить его в гостиную было событием для любого салона Москвы.
Профессор с супругой встречали гостей на втором этаже у лестницы. К половине восьмого, когда все собрались, Самаров прошелся по комнатам, созывая гостей к ужину.
Рассевшись за столом, говорили о разном: о политических новостях Петербурга, о театральных премьерах и о небылицах, обсуждаемых в салонах Москвы.
Прерывая многоголосье, Иван Петрович постучал вилкой по графину и встал с наполненным бокалом в руке:
– Прошу внимания, господа!
Все стихли, повернули головы к хозяину дома, и он продолжил:
– Мы пригласили вас, чтобы уведомить об отъезде Анны Сергеевны. Завтра утром она отбывает поездом в Ниццу. Путешествие продлится несколько месяцев. Долгое время мы все не будем иметь удовольствия лицезреть ее и моего племянника Николая. Он будет сопровождать Анну Сергеевну на протяжении всей поездки. В некотором роде – это прощальный ужин. Однако прощаясь, мы знаем, что увидимся вновь, – сказав эти слова, он провозгласил тост: – За удачную поездку Анны Сергеевны и ее благополучное возвращение!
Осушив бокал, Иван Петрович сел на место и, закусывая, продолжил говорить уже ближайшему кругу:
– Сожалею, что не могу сопроводить супругу в поездке. Долг врача – превыше всего, однако предстоящая разлука затрагивает сентиментальные струны моей души.
На противоположном конце стола пианистка Красовская склонилась к уху Казимира Тамаринского и возмущенно прошептала:
– Слепец! Не замечает очевидного.
– Пустил козла в огород, он и рад, – заметил Тамаринцев. – Им обоим только того и надо.
– Вот увидите, эти двое непременно сбегут. Уедут за границу, и поминай, как звали. Бедный, бедный Иван Петрович…
– Святой человек.
Прощальный ужин длился более трех часов. Когда в столовую донеслись звуки музыки, гости начали вставать из-за стола и расходиться по дому.
Художник Окаемов умолил Анну Сергеевну сесть у окна и принес из прихожей лист серого картона.
– Прелестнейшая Анна Сергеевна, прошу вас, головку чуть наклоните.
Склонив голову, она замерла.
– А глазки у вас грустны… – сказал Окаемов, покуда карандаш его порхал по картону.
– В глазах все то же, что и в душе, – сохраняя позу, промолвила Анна Сергеевна.
– Вам ли печалиться, драгоценная…
– Вы что-нибудь понимаете в снах?
Не оставляя рисования, Окаемов признался:
– В студенчестве глубоко интересовался этим предметом.
– Тогда, как знающий человек, объясните: к чему снятся стены?
– Стены, какого свойства? Бетон, кирпич или дерево?
– А разве это имеет значение? – удивилась Анна Сергеевна.
– Стена как таковая обозначает препятствие.
– Я видела кирпичную, глухую, только что сложенную.
– Боюсь, что мой ответ вас огорчит. Стена из кирпича, в особенности если она длинная, снится к провалу планов и крушению всех надежд.
– Вы точно в этом уверены?
– Могу ошибиться, – проговорил Окаемов. – Теперь не двигайтесь, мне нужно изобразить ваши серьги. Боже мой, как они переливаются в электрическом свете!
Умолкнув, он углубился в работу, но спустя какое-то время спросил:
– А не было ли трещин в вашей стене?
– Кажется, нет.
– Это хорошо. В противном случае, мы бы говорили о трагическом событии в будущем.
– Но я изо всех сил билась в стену. Не знаю почему, наверное, хотела разрушить.
– И что же? Получилось? – Он отнял карандаш от картона и внимательно посмотрел на Анну Сергеевну.
– Нет. И это меня расстроило.
– В таком случае благодарите бога. Разрушенная стена снится к несчастью.
– Я задыхалась и билась, билась… – грустно проронила Анна Сергеевна. – Задыхалась и билась об стену.
– Кричали при этом?
– Да. Но меня не слышали.
– Это можно трактовать как застрявшие в горле слова или невозможность сказать правду.
– Какие страшные вещи вы мне рассказали!
– Не я, милейшая Анна Сергеевна, а сонник. Я предпочитаю английский. Он точнее характеризует нюансы. К примеру, ежели бы вам приснилась бетонная стена, то это бы значило, что каждый сам за себя.
– Я этого не понимаю.