Теорема Столыпина

Видя, что человечество — такое, как оно есть, каким его сформировало прожитое прошлое, что Западная Европа как продукт своей истории не позволяют воплотиться в жизнь его теориям, Герцен пытается найти успокоение «в тех сферах жизни, куда не проникало еще историческое развитие» и где «мечтательные теории… столь же мечтательным образом» намного проще подвести под человеческую жизнь.

Он строит себе «фантастическое будущее», а в настоящем надеется «на еще неразвившиеся слои человеческих обществ, на те классы людей, в которых потому-то и можно все найти, что в них еще ровно ничего нет»³⁰⁵.

Чичерин прав.

Вчитаемся: «В избе русского крестьянина мы обрели зародыши экономических и административных установлений, основанных на общинном землевладении, на аграрном и инстинктивном коммунизме… Нужно освободить элементы русской общинной жизни от примесей, внесенных в нее монголизмом и царизмом, бюрократией и немецкой военщиной посредством режима приказов, крепостного права и т. д., и, приняв эти элементы как естественный отправной пункт, развить и просветить их социальными идеями Запада на благо всеобщей науки о процветании человечества»³⁰⁶.

Звучит увлекательно, однако абсолютно нереалистично.

Немедленно возникают минимум два вопроса — из многих.

Во-первых, то, что он называет «примесями» «монголизма и царизма, бюрократии и немецкой военщины», «крепостного права и т. д.», — является, по сути, всей русской историей. Как можно рассчитывать на сколько-нибудь быстрое освобождение народа от своей истории, если таковое вообще возможно?

Во-вторых, — если и предположить, что это все-таки удастся сделать, — кто и каким образом в отсталой стране с 50 млн неграмотных крестьян будет заниматься развитием и просвещением их «социальными идеями Запада на благо всеобщей науки о процветании человечества»?

А вот как Герцен соотносит перспективу развития России с опытом человечества: «Серьезный вопрос не в том, которое состояние лучше и выше — европейское, сложившееся, уравновешенное, правильное, или наше, хаотическое, где только одни рамы кое-как сколочены, а содержание вяло бродит или дремлет в каком-то допотопном растворе, в котором едва сделано различие света и тьмы, добра и зла.

Тут не может быть двух решений.

Остановиться на этом хаосе (российском) мы не можем… но… чтобы сознательно выйти из него, нам предстоит другой вопрос…: есть ли путь европейского развития единый возможный, необходимый, так что каждому народу, — где бы он ни жил… — должно пройти им, как младенцу прорезыванием зубов, срастанием черепных костей и пр.?

Или оно само — частный случай развития, имеющий в себе общечеловеческую канву… И в таком случае не странно ли нам повторять теперь всю длинную метаморфозу западной истории, зная вперед le secret de la comedie (здесь: развязку — франц.)»³⁰⁷.

Опять-таки звучит красиво — в типично герценовском стиле.

И очень похоже на упоминавшийся прыжок Монголии «из феодализма в социализм».

Но что за этим стоит?

Каким образом превозносимый им «коммунизм в лаптях» может обеспечить процветание русского крестьянства, если сейчас оно живет «в каком-то допотопном растворе, в котором едва сделано различие света и тьмы, добра и зла»?

Как можно «сознательно» выйти из такого хаотического состояния, где плохо различаются белое и черное? Тут и ошибиться недолго, приняв одно за другое.

Какой степенью инфантилизма нужно обладать, чтобы, живя в городе, где через 4 года откроется метро, всерьез писать, что западный мир, якобы дошедший до своего предела, спасет «какой-то тусклый свет» «от лучины, зажженной в избе русского мужика»?

И еще с ноздревским фанфаронством смаковать: «…Этот дикий, этот пьяный в бараньем тулупе, в лаптях, ограбленный, безграмотный, этот пария… этот немой, который в сто лет не вымолвил ни слова и теперь молчит, — будто он может что-нибудь внести в тот великий спор, в тот нерешенный вопрос, перед которым остановилась Европа, политическая экономия, экстраординарные и ординарные профессора, камералисты и государственные люди?

В самом деле, что может он внести, кроме продымленного запаха черной избы и дегтя?

Вот подите тут и ищите справедливости в истории, мужик наш вносит не только запах дегтя, но еще какое-то допотопное понятие о праве каждого работника на даровую землю. Как вам нравится это? Положим, что еще можно допустить право на работу, но право на землю?..