Теория адекватности. Поиск оснований. Часть I

И где, и в каком фанатизме присутствует ясность? Там наличествуют только убеждения, там нет ничего действительно-увиденного, понятого увиденного, пройденного увиденного, ясно осознанного, то есть нет никакой той ясности, ясности ума, ясности прозрения, ясновидения в его действительном значении. А требование прояснить ясность или предъявить, «как происходит увидение?» – вызывает у любого фанатика страшное раздражение, он не желает обсуждать вопрос, он затыкает рот любому, кто пытается понять, «как происходит увидение ясности?», которая для фанатика является само-очевидностью.

Можно придумать, что существует научная вера, религиозная вера, обыденная вера, но это все упрощения, условности, выдумки. Действительная вера – это всегда способность «ясно видеть» что-то, но чем является «это что-то» на самом деле – это уже нечто другое.

5. Сильное воздействие: расширение представлений об идеологии и пропаганде

Идеология в качестве доктрины и консервация остывающего мышления

Невозможность выявить предмет «дух», понимание бесполезности позитивных разговоров – не отрицает осознания того, что человек существует в качестве чего-то особо-мыслительного, и что мысли управляют человеком, и что некоторые высшие мысли – это то, к чему можно «привязать дух», тот дух, у которого нет никаких оснований, тот дух, который является только гипотезой и который способен на разное, который может забыть любые противоречия ради чего-то другого, например сверхцели. А в итоге могут возникнуть особые периоды, эпохи…

Вместо идеологии всегда присутствует только «доктрина», которая «описывает мир», предлагает остановленную метаконструкцию, которая «останавливает» бывшее активное мышление, а точнее, произошедшие загадочные порывы, прорывы из запредельного и возможно обратно…

То есть присутствие уже-доктрины – это показатель остановки духовных сверхактов. Доктрина – это значительное упрощение бывшего сверхмышления о надежде, мечте, цели, а точнее – это консервация сильного мышления в виде уже-доктрины…

Всегда ставшее, но уже остывшее УЧЕНИЕ подтверждает уже определившееся состояние в другом в способе жизни, в «совокупном бытии», в субъектии, в границах которой и будет происходить жизнь конкретного индивида. В таком будут присутствовать отношения, предметы, продукты…, культуры…, рождения, и после можно будет наблюдать кладбища участников тех событий.

Например, таким положительным учением, такой надеждой в свое время стал либерализм, который возник раньше представлений об идеологии. И в контексте либерального мышления присутствовала определенная мечта об особом будущем человека, о его освобождении и определенном предназначении в качестве творца, о его силе, о нем как об особой ценности, высшей цели, или о гуманизме. И кто-то опять мешает и путается под ногами, возможно – это реакционеры, тираны, сословия, средневековые устои, ну или классы? Но действительной реакцией на такое, в особом значении, можно предположить что-то в качестве «романтизма», в виде «обожествления» природы, которая обязательно посильнее любого позитивного (свихнутого) разума. И преклонение перед ее силою, и о последующем синтезе позитивного слабого человека и всесильной «матери» природы, становится ключевым для мышления особых групп в конце ХIХ века, что прогрессирую и в сегодняшний день через различные «повестки».

«Поздний вариант освобождения» решил стать особым тотальным научным учением о том, как преобразовать, освободить человека от разного сковывающего, а в итоге воспроизвести особое новое общежитие. Но любое позитивистское учение терпит крах…, так как любая попытка создать «положительное учение о духе-мире» – быстро остывает и гибнет. А после неудачи возникает последующая попытка запретить «разговор об основаниях». Но любое учение, не желающее понять свою ограниченность, или слабость по сравнению с присутствующей тотальностью, в итоге превращается в ничтожность…

Сознание человека в каком-то смысле пластично, оно постоянно преобразовывает «нечто непонятное одно» в такое же «не выявляемое другое». Невозможно остановиться и вытянуть незыблемую монаду. Все опять начинает двигаться. И понимание возникает только как итог вот такого скрытого движения сознания, а что в таком случае можно определять в качестве мысли? И «понимая это нечто именно вот так», в каком-то после, можно говорить, что это и есть некий смысл, и так далее. И нужно привыкнуть к такому, нужно понять, что невозможно создать константное явленое здание. Мысль всегда движется. Отсутствие движения – это отсутствие мысли. Те, кто пытается зафиксировать знание, – убивают мысль. Убивают само знание. Учение – это всегда путь, по которому можно провести учащегося. Но когда путь перестает быть мыслью, а становится чем-то другим – исчезает и учение, и мысль.