Теория адекватности. Поиск оснований. Часть I

И возможно, что чем-то из такой волшебной флейты и «мелодией от нее» является: музыка, искусство, литература, философия, наука, высокая культура. Ну, и другое, сложноустроенное, неустроенное, найденное и обнаруженное в том «великом не то».

Специфический рассказ

У любого маразма, у любой адекватности, у любой нормальности наличествуют не только жрецы, но и «обязательным обрядом включения» является «учение», которое всегда научение, то есть это «процесс включения в состояния», и это всегда прохождение через что-то особое, во что вовлекается дух. Но иногда учение – это сумма слов, которые не представляют для духа ничего, что переводит его в особые состояния. Поэтому обязательно-выделяемыми частями учения являются особые словосочетания: образ жизни, каждодневные упражнения, определенное питание, круг общения… То есть научение – это не только прочитанные слова, но это и все остальное, в чем пребывает дух.

Все можно упростить и сказать, что человек знает о происходящем только сумму историй. Каждая история – о чем-то, и что-то произошедшее (после или до) – это рассказанный рассказ. Такие особые рассказы человек слушает всю свою жизнь, это рассказы на различные «темы», на каком-то языке, о каком-то «предмете». Такие истории могут начинаться с начала, с конца, повторяться, обновляться, прекращаться. Истории могут раскрываться, длиться.

Мир вообще как рассказ (история) или как миф. (По Кожеву – непротиворечивый рассказ.) И так как для нас нет «мира вообще», а существует только «мысль», которая и является известным для нас миром, то существует и нечто, что нам неизвестно в каком-то невыявляемом смысле. И под мифом тут не подразумевается «вымышленная реальность», и «реальность» вне видимого мира, и видимая в том числе, для нас – всегда вымышлена. Это не означает, что «чего-то вне мысли нет», оно наличествует, но для нас всегда только как вы-мышление. Такой вот «миф о мире» и является тем, что кто-то «знает о мире», а «что есть тот мир (вне видимости) сам по себе» – это опять такое же вы-мышление при попытке его определить. И возможно, что любой рассказ о мире является истинным в слабом значении для того места, где находится рассказчик, если, опять же, рассказчик не собирается рассказывать то, что будет воспринято после в качестве действительной лжи. Наука, любой миф, все что угодно – это и есть такой особый «непротиворечивый разговор Кожева».

Специфический рассказ является способом включения в затем происходящее. Пришедший сейчас не в курсе всех бывших перипетий, событий, ситуаций, противостояний, заговоров, интриг…, языка, культуры, произошедшего, происходящего… – великой трагедии включения. И поэтому «конкретный метарассказ» – это способ включения в происходящее. И такой рассказ определяет включение, как и включение определяет рассказ, и метарассказ – это глобальный способ получить доступ к тому, что было, есть и будет после того, как пришедший уйдет. Он может стать частью рассказа, может внести в него новую главу или переписать многое. Иногда, пришедший может переписать рассказ настолько, что это уже будет другой рассказ, который все равно как-то связан со старым, но по-новому, возможно, даже через отрицание. Отсюда преемственность, и различные проекции и практики. И действительно, всегда для того, чтобы изобразить новое видение мира – нужно удалить старое. И рассказ может быть способом выключения, манипуляции, обмана… Он может быть использован в качестве средства введения в заблуждение или нового подключения или исключения кого-то.

Почему наличествуют рассказы, которые являются метарассказом для многих? Что можно сказать о метаразговоре? Он происходит на каком-то языке. Разговор ведется «о чем-то». Разговор предполагает структуру, символизм. Разговор не может быть больше того, кто рассказывает или слушает. Разговор равен миру. Разговор равен включению. Является ли разговор обычным рассказом о чем-то. И как тут быть с разными состояниями, явлениями…?

Можно предположить, что существуют истории о различных вещах. И даже о таких, которые объясняют не просто как присутствует отдельный объект, но и как существует весь этот и другой мир. И такие истории могут быть представлены в качестве какого-то «мета». И в такие «мета» включаются все рассказы. То есть даже рассказы как бы об обыденных вещах существуют в той же данности с теми же условиями.

Пройденная История всегда предполагает пост-рассказчика, и пост-рассказ не может быть создан группой. Группа может воспринять чей-то рассказ и пойти его пересказывать, затем появятся те, кто будут его толковать. И последствия таких историй могут быть разными…