Теория четырех движений и всеобщих судеб. Проспект и анонс открытия

Куртизанки хорошего тона, не считая некоторых уловок, обусловленных этим видом торговли, исполнены благородства; они обходительны, милосердны, приветливы; их характер был бы божественным, будь у них хороший доход. Примером может служить Нинон[78]. Привычка к наслаждениям искореняет у них похотливые задние мысли, свойственные мещанкам, напичканным моралью; эти домохозяйки, симулируя возвышенность чувств, каждое мгновение проявляют чувственность, которую они упорно отрицают, чувственность, которая отнюдь не безобразит женщину, когда она уравновешена душевными привязанностями, как это мы видим у дам, открыто практикующих свободу любви.

Мещанки, лавочницы, работницы и т. д. Эта категория женщин до брака пользуется полной свободой, особенно в больших городах. Они на глазах у родителей берут и меняют любовников и привольно пользуются теми наслаждениями, в которых отказано девицам высшего слоя[79]. Они проводят юность, порхая от мужчины к мужчине, и благодаря этому только лучше работают и более искусны в деле уловления простака, который бы на них женился, когда они увянут. Разумеется, их вечное притворство (dissimulation) заслуживает порицания; в этом притворстве виноват дурной тон мужчин среднего класса, окружающих их. В остальном у них очень приятные манеры; они превосходные хозяйки и т. д.

Резюмирую сказанное: женский характер достиг бы совершенства, если объединить свойства всех трех вышеназванных категорий женщин; это и произойдет в том социальном строе, где женский пол будет пользоваться полной свободой любви. Старания превратить женщину в хозяйку и только, – эта узость преследуемой цели губит все дело; ваши молодые девушки, напичканные предрассудками и философией, – противоестественные создания: их снедают запретные желания и жажда развлечений; работают они с отвращением, преподаваемое им искусство воспринимают поверхностно, выйдя замуж, забывают все, чему учились, и вскоре становятся дурными хозяйками, если супруг не сумеет забрать в свои руки бразды правления. Благодаря неопытности они бывают скоро ослеплены и увлечены водоворотом светской жизни. А женщина, опытная до брака, не гонится до такой степени за развлечениями и, зная вероломство возлюбленных, сильнее привяжется к хозяйству и мужу, видя в нем покровителя, ограждающего ее от преследований других мужчин. Если она и возьмет заместителей, то скорее для отдыха, чем в силу страсти; в своих любовных связях она не упустит из виду интересов семьи и по мере возможности смягчит для мужа неприятность быть рогоносцем. Такая супруга – клад для человека слабохарактерного, добрейшей души, таким мужчинам нужна супруга властная, которая умела бы держать в руках бразды правления хозяйством и действовать, как мужчина. Такая супруга составит счастье слабохарактерного мужа; он будет наслаждаться подлинной супружеской любовью, которая есть не что иное, как коалиция интересов для ограждения себя от социального вероломства.

Сколько мужчин разных категорий не умеют приноровиться к этим женщинам, напичканным предрассудками, к этим философским автоматам, с характером непроницаемого сфинкса, – к женщинам, которые своей маской невинности возбуждают недоверие даже в философах; им лучше, чем кому бы то ни было, известна ценность этой напускной наивности, прививаемой девушкам воспитанием. Любая женщина легкого поведения до брака казалась не менее невинной; это напускное целомудрие – маска, которой не обмануть мужчину и не ускорить замужества девушки. Это – лицемерный навык, не больше. Все прекрасно знают, что налетит буря страсти – и женщина проявит свой подлинный, неведомый еще характер, являющийся пока непроницаемой загадкой для мужчин, даже самых опытных. Коротко говоря, это нелепое философское воспитание – порочный круг, как и все обычаи цивилизованных, и в конечном счете оно ввергает всех супругов в бедствия, которых им хотелось бы избежать. Философы обескуражены полным бессилием предотвратить наставление рогов – предмет их ужаса; недаром ученые изо дня в день меняют педагогические системы, а в конечном счете добиваются лишь маскировки, но не изменения природных склонностей молодых девушек.

«Naturam expellas furca, tamen usque recurret»[80].

Они протестуют против преподавания женщинам наук или искусств; им хотелось бы, чтобы у этих молодых девиц не было иной страсти кроме кухонного горшка; таков их девиз, проповедуемый даже с театральных подмостков. Они всячески нападают на страсть к развлечениям; им только и мерещатся рога в будущем; они придирчивы к вкусам женщин и мрачны, как евнухи, стерегущие одалисок.