Теория литературы. Проблемы и результаты

Подробнее. В 1950-е годы книга Проппа стала известной на Западе и получила большой отклик в науке; ее автора задним числом «кооптировали» в русскую формальную школу, к которой он не принадлежал. Клод Леви-Стросс написал об этой книге большую статью[375], где, при сугубом уважении к заслугам русского ученого, предложил расширить материал исследования с «грамматики» на «лексику» фольклора, рассмотреть сказку в контексте общих семантических структур традиционной культуры и тем самым выйти за рамки чисто формального описания, подвергнув неповествовательные элементы сказки такому же дистрибутивному анализу, как и нарративную структуру: мы видели выше (§ 31), как он сам, анализируя миф об Эдипе, выделял одну и ту же структуру и в событиях, и в несобытийных элементах вроде имени героя. Пропп ответил Леви-Строссу «обиженной статьей»[376], где открещивался как от «формализма», пренебрегающего историческим содержанием текстов, так и от «структурализма», якобы рассматривающего тексты в умозрительно-философской перспективе: «Проф. Леви-Стросс имеет предо мной одно весьма существенное преимущество: он философ. Я же эмпирик, притом эмпирик неподкупный…»[377]. Это методологическое недоразумение продолжало собой двойственность подходов к повествованию, сложившихся в русской теории 1920-х годов и обусловленных двойственностью самого повествовательного текста: он может пониматься как открытый (у Леви-Стросса) или закрытый (у Проппа).

Структуральная нарратология 1960-х годов воспроизвела эту двойственность методов на новом историческом витке. Устройство открытого рассказа стало предметом изучения у Альгирдаса Греймаса и Клода Бремона, причем каждый из них взял один из двух аспектов пропповской схемы, рассчитанной на закрытые тексты, – действующих лиц или события-функции, – и распространил эту схему с одного фольклорного жанра на все многообразие повествовательных текстов, включая открытые дискурсы.

Литовский лингвист Греймас, ставший лидером Парижской семиотической школы, в книге «Структурная семантика» (1966) предложил рассматривать повествование как большую, сверхфразовую структуру; то есть в его лице лингвистика осуществила экспансию на такой уровень речевой деятельности, который обычно ею не изучается. Говоря о повествовании, Греймас сосредоточил внимание на парадигматике действующих лиц – актантов; это обобщенные единицы нарративного «языка», которые в различных текстах, на уровне «речи», воплощаются в различных конкретных действующих лицах – актерах. Такое деление отчасти сходно с театральным делением на «действующих лиц и исполнителей», когда на афише или в программе спектакля выставляют две колонки имен, не связанные взаимно однозначным соответствием: один актер может играть несколько ролей, а одна роль распределяться между несколькими исполнителями, сменяющими друг друга либо в разных спектаклях, либо даже на протяжении одного представления (например, один изображает героя в юности, другой – в зрелом возрасте). Но эту театральную метафору следует уточнить: актанты, по Греймасу, соответствуют не столько ролям в конкретной пьесе, сколько обобщенным актерским амплуа, переходящим из одной пьесы в другую; это абстрактные агенты сюжета, условные позиции, занимаемые различными лицами, коллективами, животными, сверхъестественными существами, неодушевленными предметами. Таких позиций Греймас насчитывает шесть – всего на одну меньше, чем Пропп, зато они лучше структурированы, так как вытекают не из эмпирического описания материала, а из теоретической рефлексии. Их соотношение, а отчасти и названия соответствуют шести факторам языковой коммуникации по Якобсону (см. § 7), и они распределены тремя парами по трем осям – поиска, коммуникации и борьбы. Первая пара актантов – субъект и объект; вторая – отправитель и получатель (как у Якобсона); третья – помощник и противник (как у Проппа). В конкретных повествовательных текстах те или иные актантные позиции могут оставаться незаполненными или же «слипаться», воплощаться одним актером, и такие вариации общей схемы помогают распознавать нарративные жанры: «распределение актеров создает конкретную сказку, а распределение актантов – жанр»[378].