В качестве локального, точечного отступления от нормы условности, принятой в тексте, «эффект реальности» представляет собой одну из фигур
современного литературного письма; и, подобно любой фигуре, он подлежит редукции (см. § 27) – читатель ищет ему функциональное объяснение, которое подчинило бы «дикую», неосмысленную реальность какому-нибудь удобопонятному культурному коду. Например, по замечанию А. Компаньона, флоберовский «барометр» можно было бы истолковать как метонимический знак переменчивого климата Нормандии, жители которой беспокоятся о том, какая погода будет завтра: «Во всяком случае, в Нормандии барометр обладает большей осмысленностью, чем в Провансе; возможно, он был бы незначительным у Доде или Паньоля, но вряд ли у Флобера»[423]. Майкл Риффатер, выдвинувший общую теорию редукции стилистических фигур, объясняет и фигуру референциальной иллюзии: она порождается столкновением в тексте нескольких независимых структур: некоторые элементы текста сверхдетерминированы, зависят сразу от нескольких языков интерпретации. Оттого они кажутся непрозрачными при первом, «эвристическом» чтении, когда мы пользуемся лишь одним кодом интерпретации и знаем не весь текст, а только то, что успели дочитать к данному моменту. Если этот код дает сбой, если в какой-то точке текста мы не находим понятного смысла, то наша первая реакция – предположить, что в соответствующем сегменте вообще нет никакого кода, а только отсылка к голой реальности. Однако при повторном, «герменевтическом» чтении мы возвращаемся назад, принимаем во внимание дополнительные, не учтенные прежде коды текста – например, интертекстуальные[424]. Непонятный сегмент может оказаться просто неопознанной цитатой из другого текста, и работа повторного чтения (которую изучал и Умберто Эко в книге «Роль читателя» – см. § 15) позволяет нам разглядеть смысл там, где мы в первый раз наталкивались на «реальность». В любом случае правдоподобие в тексте носит динамический характер: оно неравномерно распределено между сегментами текста, возникает в ходе их взаимодействия (как перепад меры условности) и переживается в усилиях читателя редуцировать фигуру неподатливой реальности.§ 35. Мимесис слова и тела
Вымысел и правдоподобие – такие формы референции, где нет настоящего подражания
реальности. Художественный вымысел, вообще говоря, не предполагает уподобления вымышленного мира миру реальному: их взаимоотношение представляет собой не сходство, а смежность. Традиционное правдоподобие воспроизводило не внешнюю реальность, а лишь условные схемы и мнения; современная же референциальная иллюзия, основанная на демонстративном сломе структур, тоже не подражает «реальному» элементу, а лишь указывает на него или именует его. Все это не миметические, а семиотические факты. Если исключить их, то для процессов собственно мимесиса в литературе остается значительно более узкое поле, чем то, что традиционно называют «мимесисом».Прежде всего, литературное произведение, как и любое другое словесное высказывание, представляет собой речевой акт, который может имитировать другой речевой акт.
Эту идею высказал философ Джон Серль, предложивший рассматривать литературный вымысел как «притворные иллокуции», симулированные речевые акты[425]. Так, в драматическом тексте актер симулирует реальные высказывания своего персонажа (напротив того, драматург в своих ремарках дает подлинные, непритворные инструкции для этого подражания), а повествователь в романе притворяется, будто сообщает о тех или иных событиях в мире, на самом деле не неся ответственности за истинность своих сообщений. Сходный процесс может происходить, по-видимому, и в лирической поэзии (см. § 33): поэт симулирует сообщение о чьих-то чувствах – например, сочиняет признание в любви от лица другого человека (мужчина – от лица женщины и т. п.); или даже от своего собственного лица, поскольку это признание отрывается от биографического контекста отношений двух людей и циркулирует в культуре как самодостаточный художественный текст. Существенно, что миметический характер носит не само по себе выражение чувств – выражение не есть подражание, иначе пришлось бы признать все наше поведение и речь «мимесисом» наших мыслей и эмоций, – а именно его симуляция, которая, вообще говоря, может не соответствовать никаким реальным переживаниям поэта или артиста; на это указывал еще Дени Дидро в «Парадоксе об актере».