…Наследование при смене литературных школ идет не от отца к сыну, а от дяди к племяннику. ‹…› В каждую литературную эпоху существует не одна, а несколько литературных школ. Они существуют в литературе одновременно, причем одна из них представляет ее канонизированный гребень. Другие существуют неканонизированно, глухо ‹…›. Но в это время в нижнем слое создаются новые формы взамен форм старого искусства, ощутимых уже не больше, чем грамматические формы в речи, ставшие из элементов художественной установки явлением служебным, неощутимым. Младшая линия врывается на место старшей ‹…›. Каждая новая литературная школа – это революция, нечто вроде появления нового класса ‹…›. Побежденная «линия» не уничтожается, не перестает существовать. Она только сбивается с гребня, уходит вниз гулять под паром и снова может воскреснуть, являясь вечным претендентом на престол[467]
.Подробнее.
Идея канонизации младшей линии в литературе является вариантом более общей объяснительной схемы, утвердившейся с романтической эпохи и распространенной в современной культуре. Согласно этой схеме иерархического переворота, при развитии различных систем две разноуровневые инстанции – господствующая и угнетенная – меняются местами. Согласно гегелевской диалектике Господина и Раба[468], в ходе своего труда Раб развивается и постепенно пересиливает Господина. Теория классовой борьбы по Марксу подставляет вместо абстрактных Господина и Раба конкретные социальные классы, и смена общественной формации выражается в том, что ранее угнетенный класс вырывается на главенствующее место. Психоанализ Фрейда переносит ту же схему внутрь человеческой души: в ней выделяются сознание и бессознательное, первое подвергает второе контролю и цензуре, но в некоторых критических ситуациях (душевных расстройствах, сновидениях, оплошных жестах, художественном творчестве) подавленное бессознательное выходит на первый план. Так же взаимодействуют и две культуры, содержавшиеся в средневековой культуре, по Бахтину: «официальная» культура подавляет «народную», но иногда, например во время карнавала, последняя прорывается наверх, добиваясь временного господства[469].Системно-динамическая модель объясняет изменение
литературы, но не ее развитие; из нее нельзя вывести идею прогресса. В пределе ее механизм представляет собой «perpetuum mobile, состоящее из двух направлений»[470]: можно вообразить литературу, где бесконечно соперничают две «линии», периодически сменяющие одна другую в доминантной позиции, на «канонизированном гребне» словесности, и не приносящие никаких необратимых перемен и новых приобретений. По такой циклической схеме движется не столько эволюция, сколько мода, включая моду художественную. При этом из движения культуры фактически исключается переживаемое время: все происходит в беспамятном настоящем, забывшем прошлое (кроме самой последней, непосредственно предшествующей формы, которую нужно деканонизировать) и мало озабоченном будущим; время топчется на месте, несмотря на шумные перемены.Две модели литературной эволюции соответствуют разным эпохам исторического развития литературы. Филиационная модель более подходит для традиционной и «риторической» словесности, которая, подобно фольклору, воспроизводит одни и те же признанные формы и общие места (пусть и с отдельными конфликтами между писателями-соперниками), а системно-динамическая модель выработана на материале современной литературы, где идет стремительная смена направлений и школ, стремящихся максимально различиться, расподобиться между собой.
§ 38. История чтения
Как уже говорилось в § 9–10, литература не сводится к производству текстов. Она включает в себя также их потребление (чтение), и этот процесс тоже обладает историческим измерением.