Теория литературы. Проблемы и результаты

В современную эпоху получила распространение идея «истории искусства без имен» (см. § 37), исключающая личность автора из числа факторов литературно-художественной эволюции. Создание отдельного произведения стали также представлять как самопроизвольный процесс, не зависящий от внешней авторской воли. Писатели не раз признавались, что их сюжеты развиваются сами собой, порой неожиданно для автора. Еще в конце XIX века Стефан Малларме объяснял подобные явления принудительным давлением языка, говоря о «речевом исчезновении поэта, уступающего инициативу словам»[94]: автор, подчиненный языку, оказывается элементом собственного текста. Для описания такой внутритекстовой проекции автора американская «новая критика» сформулировала понятие имплицитного автора – личностной фигуры, не обозначаемой в тексте как персонаж, но изнутри этого текста программирующей наше чтение: «Имплицитный автор сознательно или бессознательно выбирает, что мы читаем; мы вычисляем его как идеальную, литературно сотворенную версию реального человека; он равен сумме своих собственных выборов»[95]. В повествовательной литературе имплицитный автор сближается с рассказчиком, а в лирике его аналогом является лирический герой, о котором часто толкуют в русской критической традиции. Так или иначе, имплицитный автор помещается внутри текста, он не создатель, а принадлежность этого текста; он является фиктивным, «бумажным» лицом, что, разумеется, снижает его власть и ответственность. Он может сильно отличаться по характеру, воззрениям, предполагаемой биографии от реального писателя: литературный поденщик-бедняк пишет великосветские повести, писатель-домосед – экзотические романы и т. п.

Критика идеи авторства получила особенно радикальное развитие в 1960-е годы, благодаря структуралистской теории литературы и авангардным течениям в самой литературе (французский «новый роман» и т. п.). В 1968 году Ролан Барт опубликовал статью «Смерть автора», годом позже Мишель Фуко выступил со статьей «Что такое автор?», и оба текста имели большой резонанс.

Барт доказывает, что история понятия «автор» имеет свои пределы, у нее есть начало и конец. В современном виде это понятие сложилось в конце эпохи Возрождения благодаря таким идейным течениям, как английский эмпиризм, французский рационализм и протестантский принцип личной веры, которые совместно заложили идею автора как самодеятельного субъекта знания и творца создаваемых им произведений. Его мифическими атрибутами сделались «вдохновение» и «гений», и стало казаться, что через фигуру автора естественно трактовать содержание созданных им текстов. В позитивистской литературоведческой традиции неявно предполагается (хотя никогда не утверждается открыто), что тексты научно выводимы из документированной биографии их автора, где можно найти источник их замысла.

В последнее столетие, продолжает Барт, этому традиционному представлению противопоставляют идею самопорождения текста, идущую от Малларме. Современный «скриптор, пришедший на смену Автору»[96], – это эмпирический агент письма, подчиненный собственному тексту, от него не зависит главное в этом тексте, его структура; он не творец, властный над текстом, а одна из его фигур. Он не столько «умирает», то есть исчезает полностью (Барт сам впоследствии признавал, что метафора «смерти автора» была слишком сильной и ныне стоит задача «возвращения к автору»)[97], сколько умаляется, «делается меньше ростом, как фигурка в самой глубине литературной „сцены“»[98]. Ослабление авторского начала не означает, что в произведении стройная форма заменяется хаотичным беспорядком: текст сохраняет упорядоченность, только возникает она не по личной воле автора, а по объективной логике языка и культуры.