Теория литературы. Проблемы и результаты

Лотман смело экстраполирует понятие «текст» на факты, которые обычно текстом не признаются. Это более радикальный тезис, чем распространение понятия «литературности» на периферийные, непризнанные, но все же тексты культуры (Тынянов). Можно ли считать, что жизнь и смерть человека – текст? С такой точки зрения жизнь осмысляется как осуществление некоторого проекта, замысла, подлежащего оценке, но, вероятно, не каждую человеческую жизнь можно трактовать таким образом. Возможно, именно поэтому в качестве своей опорной категории Лотман выбирает не семиотику, а поэтику поведения. Семиотика, то есть работа со знаками, есть в любом, даже социально стандартном поведении, в простейшем варианте это просто дисциплина – у солдата, школьника, водителя на шоссе и т. п.[90] Поэтика же предполагает творчество и становится возможной главным образом в «отклоняющемся» поведении, нарушающем старые нормы и создающем новые (у юродивого, революционера, царя-реформатора, а равно и поэта)[91], или же в ситуации культурного слома, когда поведение «остраняется» самим ходом истории.

Открытие семиотики и поэтики поведения показывает вторичный, культурно обусловленный характер таких властных видов деятельности, как экономика и особенно политика; оно как бы сбивает с них спесь. Вместе с тем, распространяясь едва ли не на весь мир, текстуальность утрачивает собственную определенность. Когда не остается ничего кроме текстов, когда в «постмодернистском» духе любому социальному факту «вменяются свойства текста»[92], то текстуальная сфера как таковая исчезает. Весь мир превращается в литературу, у которой больше не остается «своего иного»; расширяясь до бесконечности, она перестает быть собой.

Таким образом, понятие литературы, стоит начать его расширять за рамки собственно литературных текстов, порождает сначала понятие (около)литературного быта – то есть текстов и практик, формирующих литературу и испытывающих ее воздействие, – потом поэтику поведения (не обязательно литературной личности), а в пределе поглощает практически всю социальную действительность, покрывает ее сетью культурных значений, конкурирующих с собственно социальными факторами. Этим дисциплинарным конфликтом между филологией и социологией объясняется острота споров об экспансии понятия литературы: современная наука о литературе забирает себе слишком широкие права, оттесняя историю, экономику, социологию, а тем самым подрывая собственную почву – строго определенное понятие текста. Этим же лишний раз доказывается и внутренняя проблематичность понятия литературы: ее факты не умещаются в текстуальных рамках, требуют принимать в расчет бесконечные, открытые типы словесной деятельности (дискурсы), а также и внешний – словесный и несловесный, социальный – контекст словесных текстов. Литература говорит обо всем, взаимодействует со всеми видами социальной коммуникации, и определить ее специфику в этом взаимодействии оказывается критически сложной задачей.

Глава 3 Автор

§ 11. Внешний и внутренний автор

Относительность текста и не-текста находит продолжение в относительности литературного авторства – инстанции одновременно социальной и текстуальной, означивающей и означиваемой. Создавая литературное произведение, автор этим самым актом превращает ситуации и структуры общественного действия в структуры текста. Соответственно у него две ипостаси, внутренняя и внешняя: собственно автор и писатель.

В современной литературе фигура автора стала спорной, проблематичной не только на уровне теоретической рефлексии, но и в неотрефлектированных, повседневных жестах, практикуемых по отношению к авторам художественных текстов. В старину поэты и писатели были традиционными героями риторических похвальных слов, предвосхищавших типичную структуру литературоведческих монографий XIХ – XX веков: «имярек: жизнь и творчество». В этих и других текстах господствовала именно похвала, а не сатира, авторство рассматривалось как заслуга индивида, знак его превосходства. Однако в XIX веке художника и поэта начали представлять в амбивалентном образе клоуна[93], а в литературном быту возникла не менее двойственная фигура «проклятого поэта». В современной культуре регулярно повторяется жест ниспровержения классиков, совершаемый либо для обновления форм творчества (первую такую революцию совершили романтики, отвергнувшие литературный канон классицизма), либо в чисто сенсационных целях, ради коммерческого успеха. Сюда же относятся периодически повторяющиеся попытки отрицать авторство того или иного классика, доказывая, что его произведения на самом деле принадлежат кому-то другому (вследствие плагиата или подставного авторства); классическая филология долго обсуждала так называемый «гомеровский вопрос», до сих пор иногда вспыхивают споры об авторстве произведений Шекспира и т. д. Эта странная мода лишний раз демонстрирует неустойчивый статус авторов в нашей культуре: их почитают, но и систематически развенчивают.