Теория Морали Иммануила Канта (СИ)

И тут становится понятным служение из чистого долга, в отличие от обыденного служения.

Последнее совершается не только из чувства и сознания служебного долга, но и за жалованье, в ожидании пожалования или повышения по службе. Тогда как поступок из чистого долга может быть совершен и вне формальных рамок служебного регламента: как бы "сверх нормы".

Так поступает "верный служака". И сетование на отсутствие примеров бескорыстного служения является, в сущности, сетованием на служебную коррупцию: упадок государства; омертвление общественного организма; или превращение его в машину, нуждающуюся в топливе и смазке. (Не помажешь, не поедет!).

Такая редукция нравственности к морали служебного долга не удивительная для умозрения, исключающего из рассмотрения лиц и личные отношения, в том числе такое главнейшее, как Любовь.

Что тогда остается от общности людского бытия? Только механическая общественность организованной совместной деятельности в рамках корпораций, объединенных в государство, нацию, цивилизацию....

В совместной производящей деятельности нет лица и личности, но есть функциональная и ролевая субъектность.

Именно с бытием лица в рамках этой субъектности, то есть с ДОЛЖНОСТЬЮ, и сопряжено понятие служебного долга и служебной морали.

Помимо состояний служения в кантианское видение морали могут быть включены также ситуации гражданского быта, в котором мы со-существуем как граждане, как "общечеловеки", но взаимно отчуждены как лица (попросту незнакомы).

Например, когда гражданин N. оказывает помощь незнакомцу на улице; иногда с риском для своего здоровья и жизни.

Здесь служебный по своей форме долг расширяется до общегражданского и общечеловеческого долга, в соответствии с самоидентификацией по принадлежности к соответствующим корпорациям.

В составе побуждений согражданина, совершающего моральный поступок, мы, в первую голову должны - помимо общегражданского долга - подозревать наличие отождествления с незнакомцем на основе участия, сочувствия, со-понимания.

Выше мы читали презрительные высказывания Канта о "трогательном участии", которому он отказывает во вкладе в "добрую волю".

Теперь он даже не упоминает о нем: его трактовка коррупции служения вообще не предполагает наличия других людей и ограничена индивидуальностью субъекта деятельности.

Вот как Иммануил выражает свой скепсис в отношении людей (и самого себя), в части способности к бескорыстному служению обществу или помощи согражданам.

Читаем:

"Правда, иногда может случиться, что при самом жестком испытании самих себя мы не находим ничего помимо морального основания долга, что могло бы оказаться достаточно сильным, чтобы побудить к хорошему поступку и самоотверженности; однако отсюда никак нельзя с уверенностью заключить, что действительно никакое тайное побуждение себялюбия не было настоящей, определяющей причиной воли".

В ОГПУ бы нашем Иммануилу работать, - ну, чистый Ягода!

Что же до его неуверенности относительно "тайных побуждениях себялюбия", то...; и в самом деле (!), - мы же люди, в конце концов, не роботы.... И, помимо службы, работы и общегражданской ответственности, вовлечены в обширное поле жизни в личных отношениях, общениях и связях с другими людьми.

Откуда следует, что выделить в мотивации конкретного поступка исключительно преданность службе и сознание служебного долга можно только теоретически.

Что Кант и делает.

Но, поскольку теперь он занят "практическим разумом", то осуществимость этой теоретической возможности на практике вызывает у него сомнения. И обоснованные!

Исключение из рассмотрения личного общения и личных отношений сжимает и поле возможной коррупции морального деяния.

Исполняя функцию или роль, имярек замкнут в своей деятельности. И он неизбежно рефлектирует, создавая свой функциональный образ или роль с целью совершенствования; и оценивает себя, предваряя оценку начальников и командиров.

Самоутешение любованием совершенства своего ролевого облика, и положительной самооценкой, суть часть психической энергетики ролевой, функциональной деятельности.

Наличие указанных энергий саморефлексии в силе поступка расценивается Кантом как коррупция чисто моральной воли.

Он пишет:

"...Стоит только ближе присмотреться к помыслам и желаниям людей, как мы всюду натолкнемся на их дорогое им Я, которое всегда бросается в глаза: именно па нем и основываются их намерения, а вовсе не на строгом велении долга, которое не раз потребовало бы самоотречения".

Думается, из этой коллизии есть только один выход - любовь к другу.

Но, поскольку в дискурсе Канта другу вообще нет места, постольку субъекту "доброй воли" ничего не остается, кроме как любить себя.

Иммануил, однако, будто слышит нас, и тут же будто опровергает, приводя в пример как раз "Дружбу".

Читаем:

"Можно, например, требовать от каждого человека полной искренности в дружбе, хотя, быть может, до сих пор не было ни одного чистосердечного друга, потому что этот долг как долг вообще заключается - до всякого опыта - в идее разума, определяющего волю априорными основаниями".