Выявленная здесь связь между эстетической ценностью вещей и ценностью оных в завистническом соперничестве за денежную репутацию отсутствует, что вполне естественно, в сознании оценивающих. Человек, формируя вкусовое суждение, размышляет над тем, что рассматриваемый предмет расточителен и почетен, а потому его можно по праву считать красивым, и в результате такое суждение не может в полной мере считаться bona fide[26]
вкусовым суждением; значит, оно не включается в рассмотрение. Утверждаемая нами связь между почтенностью и воспринимаемой красотой предметов проявляется в воздействии, которое обстоятельство почтенности оказывает на образ мышления оценивающего. Последний привык выносить различные ценностные суждения – экономические, моральные, эстетические и репутационные – в отношении тех объектов, с которыми взаимодействует, и его расположенность к данному объекту под влиянием любого мотива неизменно сказывается на степени восприятия этого объекта при эстетической оценке. Сказанное в особенности справедливо применительно к оценке на основании эстетических суждений и суждений о почтенности. Причем эстетическая оценка и оценка почтенности не так уж далеки друг от друга, как могло бы показаться. Путаница между этими двумя видами оценки возникает прежде всего потому, что ценность предметов почета в обыденной речи, как правило, не подчеркивается каким-либо специальным описательным термином. В итоге для обозначения такого безымянного элемента денежного почета употребляются обиходные слова, призванные выражать категории или элементы красоты, и вследствие этого легко происходит смешение соответствующих понятий. В общем восприятии требования почтенности тем самым срастаются с требованиями чувства прекрасного, и красота, которую не дополняют некие общепризнанные качества доброго имени, попросту отвергается. Но все-таки необходимые условия денежной почтенности и необходимые условия красоты, в наивном ее понимании, не совпадают целиком. Устранение из нашего окружения всего того, что непригодно для денежного соперничества, приводит, следовательно, к более или менее тщательному избавлению от целого ряда элементов красоты, которые не согласуются с такими денежными требованиями.Основополагающие нормы вкуса бытуют издревле, сложились, возможно, задолго до появления денежных институций, которые являются предметом нашего рассмотрения. Таким образом, в силу избирательного усвоения людьми прошлого отдельных привычек мышления оказывается, что необходимые условия простой красоты лучше всего реализуются в основном посредством недорогих приспособлений и устройств, которые прямо показывают собственную функцию и способ соответствия своему назначению.
Быть может, здесь уместно упомянуть о мнении современной психологии. Красота формы мыслится как зависящая от способности восприятия. Пожалуй, допустимо даже существенно расширить и дополнить это утверждение. Если отвлечься от ассоциаций, намеков и «выразительности» как элементов красоты, то красота всякого воспринимаемого объекта означает, что разум охотно разворачивает свою воспринимающую активность в тех направлениях, которые предлагает рассматриваемый объект. Однако направления, в которых эта активность свободно развертывается или выражается, суть направления, к которым разум склоняется вследствие долгого и обстоятельного привыкания. В том, что касается первичных элементов красоты, такое привыкание происходит столь обстоятельно и долго, что оно вызывает как склонность к оценке рассматриваемой воспринимаемой формы, так и адаптацию физиологической структуры и функции. Если признать, что экономические интересы выступают составной частью понятия красоты, то возможно усмотреть оценку пригодности объекта для служения какому-то назначению, явной и однозначно толкуемой подчиненности жизненному процессу. Такому выражению во всяком предмете экономической пригодности или экономической полезности (назовем это экономической красотой) наилучшим образом служит точное и недвусмысленное указание на его функцию и пригодность для материальной жизни.