Он был такой — принадлежащий себе, закрытый для всех, кроме Джона, — и меняться не собирался. Его стремления, его желания и восторги были связаны только с водоворотом бурлящей вокруг него жизни, где грязь и мрак человеческих поступков давали возможность думать. Мысль преобладала над всем, царствовала и правила. Ничего другого не требовалось.
И ещё Джон, который всегда находился рядом. Полная гармония.
А любовь, страсть… Обыденно, неинтересно. Ничего нового.
Эти эмоциональные изыски были не для души Шерлока Холмса.
***
…Шерлок не спал.
Бессонница была нередким гостем в его беспокойной жизни, но никогда не обременяла. Тратить время на сон всегда казалось Шерлоку непростительной расточительностью. Он любил тишину и таинственность ночи, её звуки и запахи — черный кофе, поскрипывание дивана и негромкий стук клавиш компьютера. На рассвете он засыпал, и бессонница никогда не оставляла следов на его лице — весь следующий день Шерлок был бодр и деятелен.
На этот раз отсутствие сна не радовало.
Шерлок нервничал.
Конечно, вчера он заметил тревогу Джона, его ревнивые взгляды, его напряжение. Смешно…
Женщина не понравилась Шерлоку чрезвычайно. Лора Смитт. Просто и незамысловато. Она вся состояла из загадок. Опасная. Чужая.
Он сам проводил её до дверей, чего никогда не делал до этого. Он просто не мог позволить Джону остаться с ней один на один.
Весь сегодняшний день он был раздражен, мучительно перебирая в памяти её жесты, её взгляды, интонацию.
Всё безупречно. Слишком безупречно.
В чем суть её игры? А игру Шерлок почувствовал сразу.
И ужин ничем особенным не отличался. Ужин, как ужин. Шерлок тщательно проанализировал каждую мелочь. Ничего необычного. Мило, обыденно, слегка скучновато.
За вечерним чаем они с Джоном пришли к единому мнению: на убийцу Энтони Смитт был совсем не похож…
========== Часть 6 Вы сильный, Джон ==========
Джон устал. Наполненные тяжестью мышцы неприятно ныли. Ломило поясницу. Голова раскалывалась от боли. Мучила резь в покрасневших глазах.
День был длинным и утомительным. Казалось, он не кончится никогда, так и будет тянуться непрерывной вереницей часов и минут — наполненный суетой, голосами и лицами, но все равно безнадежно пустой.
Джон очень, очень устал.
Последней на прием пришла пожилая дама, его постоянная пациентка, посещавшая клинику неизменно раз в две недели. Она была относительна здорова и бодра, практически ни на что никогда не жаловалась, не доставала нытьем и скучными подробностям своих старческих недомоганий. Сухая тонкая кожа её когда-то красивого лица необъяснимо светилась, вызывая у Джона ассоциацию с китайским фонариком.
Всякий раз он пытался отогнать этот нелепый образ, сосредоточиться на её глазах, утонувших в частой сетке морщинок, но по-прежнему необычайно ясных, на сплетенных пальцах пергаментно-бледных рук, но светящийся изнутри хрупкий бумажный шарик преследовал его с неизменным постоянством. Бороться с этим не было смысла.
Джон измерял ей давление, внимательно осматривал, слушая спокойные негромкие ритмы сердца, и вновь и вновь удивлялся странной, настойчивой регулярности её посещений.
Они перебрасывались незначительными фразами, иногда шутили, и дама обязательно задавала ему один и тот же вопрос: «Как ваши дела, доктор?». Задавала так, словно ждала долгого и подробного рассказа, но Джон вежливо улыбался и заученно отвечал: «Спасибо. Всё хорошо».
Сегодня она вдруг расплакалась, тихо, но очень горько. Слезы бежали по её морщинистым щекам светлыми ручейками, но она даже не промокала их платком, как будто и на эту малость у неё не осталось сил. Джон растерянно молчал, не понимая причин такого внезапного, физически ощутимого отчаяния…
— Простите меня, доктор. Я знаю, как странно выглядят мои приходы сюда, в этот кабинет, — она обвела заплаканными глазами привычный нехитрый интерьер. — Понимаете, так получилось… Я совершенно одна. Я так одинока, что иногда мне кажется, будто я уже умерла. Потерять всех, кого можно потерять, и продолжать просыпаться по утрам… Зачем? Как отвратительно я стара!
Джон недоуменно слушал её внезапное откровение, пытаясь найти нужные и простые слова, но от жалости перехватило дыхание, слова не находились, и путались мысли.
— А дети? — наконец осторожно спросил он.
Она тепло улыбнулась сквозь слезы. — Мой мальчик… Только он у меня и остался. Но он далеко. Вы на него очень похожи. Такой же чуткий и добрый. Но… надломленный. С истерзанной душой. Простите меня, Джон.
Впервые она называла его по имени. Джон на мгновенье закрыл глаза — такая пронзила боль. И женщина это увидела.
— Простите меня ещё раз. Я невозможно бестактна. Каждый наполнен горечью… Каждый. Но вы очень сильны, Джон. В вас столько силы и столько любви! Вы обязательно справитесь. Поверьте не выжившей ещё из ума старухе.
Она снова улыбнулась и поднялась.
Джону показалось, что она хочет его обнять, и внезапно почувствовать тепло тонких высохших рук стало такой жизненной необходимостью, что Джон торопливо вскочил и шагнул ей навстречу. Но она уже направилась к выходу, оглянувшись у двери и едва заметно кивнув.