Теплый дом. Том II: Опекун. Интернат. Благие намерения. Детский дом (записки воспитателя)

Но вот — понедельник. И… снова до боли знакомая картина — разоренные спальни, захламленная отрядная, свалка грязной посуды в столовой на отрядных столах. Детей как подменили. Глаза холодные, слов не слышат. Меня поражала избирательность слуха этих детей. Они действительно не слышали того, что им не хотелось слышать. Вот такой странный акустический фильтр у них развился.

В воскресной группе всего девять человек. Двое из них иногда уходили с кем-нибудь из тех ребят, которые имели опекунов. С «воскресниками» работала Татьяна Степановна. Воскресная смена (с четырех часов в субботу до десяти часов в воскресенье) приравнивается к недельной воспитательной нагрузке. О какой уж тут педагогической работе думать. Дай бог, чтоб число воспитанников за завтраком равнялось таковому же за ужином. Но добиться этого не получалось никогда.

Понедельник всегда начинался с поисков воспитанников.

В первую очередь надо наведаться по адресу, где проживают родственники, лишенные родительских прав. Потом обследуются все злачные места поблизости. Если и там нет — ищи, где интуиция подскажет.

После нескольких воскресений пришло естественное решение — брать детей домой. Девять человек, все же — не пятьдесят.

Когда пришли в мой дом, самый маленький, Витя Беев ни за что не хотел выпускать мою руку — так и ходил, как хвостик.

Ночью я не сомкнула глаз, вглядываясь в темноту и глотая ком… Я не страдала плаксивостью, но в этот раз ничего поделать с собой не могла. Дети не просто метались во сне, а стонали, вскрикивали, вскакивали… Вскакивала и я — поправить одеяло, дать попить воды. Что им снилось?..

На следующее воскресенье осталось пятнадцать. А еще через неделю детей было столько, что даже в моей огромной комнате уложить их на полу не получалось. Поэтому пришлось установить график — будут ходить ко мне на воскресенье маленькими группами. Да и зарплата, исчезающая с фантастической скоростью, диктовала свои условия. В еде детдомовские были более привередливы, чем мои родные дети, и прежде чем есть, ковыряли вилкой — я очень расстроилась, когда рыбу пришлось выбросить, оказалось — любят мясо и кашу.

С деньгами катастрофа. Первое время продавала книги. Перетаскала в букинистический всю свою небогатую библиотеку, оставив несколько томиков любимых авторов. Однако хватило ненадолго.

Прошел месяц, и опять в моем бюджете зияла устрашающая брешь — продано пальто (семьдесят), сапоги (пятьдесят), заложено в ломбард нехитрое колечко (еще тридцать). Больше продавать нечего. На работу хожу в брюках и лыжных ботинках — как будто из утилитарных соображений.

Но это еще не все. Была и такая статья расхода:

— Ольга Николаевна…

— Ну что?

Далее следует душераздирающий рассказ об очередном приезде какой-нибудь тетушки чуть ли не из-за границы, о ее мифическом дне рождения и, наконец, о главном: где взять денег на подарок?

— Сколько?

Вопрос ребром. Однако именно в этом месте начинаются сомнения. Идти или не идти?

— Так хочется сделать приятное… И так, знаете, неудобно…

Ясно. Пятерик, не меньше.

— Хотелось бы духи подарить. Знаете, есть такие маленькие флакончики. Пробные…

— Да ты что? Думаешь — я наследница Ротшильда по прямой?

— Нет… я же говорю — хотелось бы…

А через несколько дней спрашиваю:

— Ну как? Понравились тете духи?

— Вы знаете, у меня нашлась хорошая книга.

И смотрит прозрачными глазами.

Такого рода вымогательством занимались почти все, особенно старшие девочки.

Неблагородное дело творила я, выдавая воспитанникам «трюльники», а то и «пятерики», нужные якобы до зарезу, развращала детей, потакая попрошайничеству, но ничего поделать с собой не могла. Да и подопечные считали, что воспитатель (и особенно я) не имел права на свои собственные настроения, желания и даже на свой собственный кошелек. В любой момент могли попросить — в смысле потребовать — денег, и очень бывали озадачены, когда воспитатель отказывал, потому что были убеждены:

— А нам должны! Мы сироты! Государство обязано!

А уж о таком человеке-мученике, как воспитатель, и говорить не приходилось: как это? Назвался груздем, так чего ж теперь…

Когда я впервые услышала эту декларацию, мне показалось, что мир перевернулся. Все поставлено с ног на голову! Полное государственное обеспечение при всей своей объективной обусловленности и гуманности имеет, оказывается, и явно негативные стороны: дети сталкивались с проблемой, которую за них уже давно решили — надо ли платить за блага, которые ты потребляешь? Система диктует: нет, не надо. Потому что ты уже ограблен судьбой. Ты — сирота. А если все бесплатно, а если тебе все должны, то где предел? Бери не только то, что необходимо, но и то, что просто приглянулось. Что плохо лежит. Все равно тебе ведь все должны.

…КТО ТАКОЙ ПУШКИН?

С возвращением из больницы тех, кто и пяти минут спокойно не посидит, вновь повеяло забытой романтикой. Реально нависла угроза возврата на исходные позиции. Вдохновители вольготной жизни не находили применения избытку энергии, которая так и фонтанирует в том возрасте.