Территория чудовищ. Путеводитель для осторожных туристов

– Нет, – говорит Мария. – Небо было пустое. Но все произошло очень быстро. Жаль, что я не могу рассказать вам больше, из меня никудышный натуралист.

– Нет, что вы, в подобных обстоятельствах это вполне объяснимо.

Хотя в глубине души Грей явно с ней согласен.

Она собирается что-нибудь добавить, но в этот момент слышится возглас графини:

– Боже мой, что это?

Вслед за ней все поворачиваются к окну. Над землей мерцают голубовато-белые языки пламени, кувыркаются в воздухе, словно сорванные ветром листья, а потом взмывают ввысь и пропадают из вида.

Стюард с грохотом роняет поднос на стол.

– Я читал о таком, – говорит Грей. – Это называется «Валентинов огонь». Уверен, что он возникает крайне редко и только при определенных погодных условиях.

Языки пламени трепещут на ветру вокруг поезда и рельсов.

Мария тоже читала об этом явлении в «Путеводителе» Ростова. Оно названо по имени крестьянского мальчика, чью деревню сожгли царские слуги. Мальчик оплакивал потерянный дом, и его слезы, падая на землю, обращались в пламя. И потом, когда царь снова причинял вред своей стране, огонь возвращался как предвестие беды.

– По словам Ростова, он предупреждает о несчастье, – говорит Мария.

Грей снисходительно качает головой:

– Его вызывают подземные газы и состояние атмосферы. Уверяю вас, ни о чем он не предупреждает.

Однако Мария замечает, как побледнел стюард, вытирающий стол трясущимися руками.

После завтрака она сопровождает графиню в смотровой вагон. Вера отказывается заходить внутрь, несмотря на все уверения, что голубое пламя не сделает ей ничего дурного.

– Юрий Петрович, чтоб у него язык отсох, напугал ее, утверждая, что это адский огонь, вырывающийся из-под земли, – объясняет графиня, как только Вера уходит. – Вот она и говорит теперь, что и близко к нему не подойдет, чтобы не погубить свою душу.

«Анна Михайловна не так сильно тревожится за свою душу», – думает Мария.

А графиня, сидя в кресле, продолжает раздраженно рассказывать о священнике, забивающем служанке голову разными глупостями, а потом ее глаза закрываются и дыхание становится размеренным. У самой Марии сна ни в одном глазу. Картограф, птицы – так трудно удержать в голове все сразу. Видела ли она этот большой глаз на самом деле? Она словно пытается ухватиться за обрывки сна, такого яркого, но так быстро исчезающего. И что должен был подумать о ней Судзуки, когда она появилась без сопровождения у его дверей? «Это было слишком дерзко», – упрекает себя Мария.

– Знаете, моя дорогая, у кого-то может возникнуть вопрос, что вы делали там одна. – Графиня, словно разбуженная мыслями Марии, пристально смотрит на нее. – И хотя сама я не слишком-то преклоняюсь перед общественными нравами, мне бы не хотелось, чтобы вы… – она берет задумчивую паузу, – были скомпрометированы. – Графиня снова закрывает глаза. – Это всего лишь мои рассуждения.

Мария сидит неподвижно. Графиня, конечно, права. Но как же тогда узнать все, что нужно?

«У тебя своевольная дочь, – жаловалась, бывало, мать отцу. – Делать что-либо только потому, что тебе это запрещают, слишком вызывающе». Мария не хотела вести себя вызывающе, просто не могла удержаться от того, чтобы увидеть, что происходит, а потом записать все в дневник и попытаться понять, запершись в своей комнате.

Нет, скромность не даст ей необходимые ответы. Она ждет, когда графиня задремлет, а затем, заглянув в библиотеку и выбрав книгу для чтения, идет с гордо поднятой головой через третий класс к лазарету.

Она стучит в дверь врачебного кабинета, и ей открывает опрятный мужчина с немного пугающей улыбкой. Он разглядывает Марию так, словно собрался поместить ее под микроскоп, содрать с нее кожу слой за слоем и полюбоваться тем, что скрыто внутри.

– Я могу разрешить короткое посещение, но вы не должны утомлять пациента, – говорит врач. – И простите меня, но чтение для него не лучшее лекарство… Понимаете, ему сейчас не стоит перетруждать мозг.

Он забирает принесенную Марией книгу и кладет на стол, слегка похлопав по обложке.

Врач провожает Марию к смежной двери, достает из кармана ключ и отпирает замок.

– Простая предосторожность, – объясняет он, заметив, что она нахмурилась.

Пожилой мужчина, которого Вэйвэй называет Профессором, сидит на узкой койке, одеяло натянуто до пояса, хотя в палате довольно тепло.

– Две-три минуты, не больше, – говорит врач. – Я побуду за дверью.

Мария слышит, как поворачивается в замке ключ, и в груди у нее что-то сжимается. В палате нет окон, стены обиты мягкой тканью.

– Надеюсь, вы не возражаете против моего визита, – начинает Мария и представляется, чувствуя себя неловко под изучающим взглядом старика.

Жаль, что врач отобрал книгу. По крайней мере, была бы благовидная причина для посещения и удобная тема для разговора.