Тесные комнаты (СИ)

И все же, ему казалось, что ни Гарет, ни Браен, не значили для Роя ничего. Неправильно было бы даже сказать, что Браен МакФи прельстил Сиднея, или погубил Гарета, потому что с самого начала властью над Сиднеем обладал только Рой - обладал с того самого дня, когда в восьмом классе протянул ему, лежавшему без сознания и истекавшему кровью на руках у чернокожего паренька, свой роскошный носовой платок, который помог остановить кровотечение и который сам был конвертом, заключавшем в себе все то же послание: ты навеки будешь моим и кровь, что ты пролил, скрепляет это договор.

Чернокожий парень тоже почувствовал что между теми двумя что-то происходило, потому что он обернулся к Рою и сказал: А, это ты. Я чё-то так и думал, что ты нарисуешься.

- Ну и что ты собираешься предпринять? - преследовал Сиднея один и тот же вопрос, который читался на устах Гарета и на этот день и на следующий, притом что вслух инвалид больше не сказал ни слова насчет своего "повеления".

- Я сделаю как надо, Гарет. В свое время, - отвечал Сидней взглядом и выражением губ, когда любовник безмолвно и сердито его вопрошал.

- В свое время! Тут такой позор, а ты чего-то тянешь! Он должен умереть немедленно и ты знаешь это.

Такой упрек читал он в ответ по лицу Гарета.

Но вот, наконец, Сидней пришел в комнату юноши, поцеловал его волосы и на этот раз сказал ему вслух: "будь он незнакомцем, Гарет, я бы уже его прикончил. Но мне кажется, мы имеем дело с тем, кто находится вне человеческой сферы правосудия... "

Гарет сердито отстранился от любовника.

- У меня только что упала с глаз пелена... Он ведь всю жизнь шел за мной по пятам, как будто был мной самим...

Высказав эту мысль, Сидней вдруг согнулся пополам от резкой боли, которая была вызвана скорее всего тем, что он слишком быстро взметнулся по лестнице в отчаянном порыве увидеть того, кого он сейчас так пылко любил.

- Так что понимаешь, чтобы ни тебе ни себе не навредить, я не могу взяться за это просто так, словно имею дело с обычным человеческим существом. Потому что нет, о нет, он не такой...

- Рой такой же человек как и все. Я сам видел, как он до крови поранился у меня в конюшне.

- Трудно даже представить.

- Он сделал со мной на кладбище такое, он растоптал меня (При этих словах голос Гарета, звучавший тенором и нагонявший мурашки, вырвался из комнаты, разносясь за пределы дома и долетая до амбаров и даже невысоких предгорий, и теряясь на ветру) а ты говоришь о нем так, будто он... будто он...

- Договаривай Гарей, будто он кто?

Но Гарет, не кончив фразы, закрыл голову руками, и, заключив ее в клеть сцепленных пальцев, раскачивал ей подобно маятнику на фамильных часах Ирен.

- Тебе ведь тоже так кажется, Гарей, что он превосходит обычных людей и с ним не совладать, как с простым человеком... я знаю, что вся моя жизнь у него в руках

- Тогда давай я сам его убью! - Гарет отнял от головы ладони и встал. Произнося это, он сорвал с себя халат и предстал перед Сиднеем обнаженным, после чего тот прижал его к груди.

- Не ты, так я... Я сам его прикончу, - юноша силой высвободился из его объятий.

- Надо все спланировать, Гарей, все как следует продумать ...

- И как долго? До следующего октября, пока опять не выпадет снег?

- Раньше, чем выпадет снег. Ручаюсь тебе...

Но отвернувшись от Гарета, Сидней пошел к огромному окну, за которым виднелись горы, по-прежнему сверкающие белоснежным великолепием. По спине и по ногам у него пробежали мурашки, при мысли о том, что если отринуть бдительность и осторожность, он отправился бы прямиком к тем сараям, где дед Роя вываривал туши, и крикнул своему недругу: ''я явился к тебе по своему желанию, потому что я не могу продолжать убегать. Слышишь? Сухожилия моих лодыжек отказали - они больше не хотят нести ноги прочь, мои легкие больше не набирают воздух, и ни один орган моего тела не работает как ему положено, потому что - хотя тебе ли не этого знать - ты был причиной всему, что происходило в моей жизни, так что вот он я, здесь , перед тобой, и отдаюсь твоей воле..."

Наступил апрель, но метели не прекращались. Все весенние цветы, болотные фиалки, ариземы и ''девичьи локоны'' были усыпаны белыми хлопьями.

Сидней отыскал свои футбольные бутсы и немного переделал, чтобы в них можно было ходить как в обычной обуви. Но потом отшвырнул и достал выходные туфли на плоской подошве, и хотя они и смотрелись нелепо в сочетании с его грубыми вельветовыми брюками, Сид все же остановил свой выбор на них. Он прихватил в карман немного оставшегося у него жевательного табаку, хотя он уже почти расстался с этой привычкой. Что касается сигарет, то он, как и многие, кто жует табак, никогда не курил.