Тесные комнаты (СИ)

- Отправим твою задницу домой в лучшем виде, прямиком к постельному дружку и старой полоумной мамаше, - напутствовал его Рой, прикручивая Гарета шнуром и толстой веревкой к седлу, чтобы тот не свалился с лошади по пути обратно, а затем, открыв редко использовавшиеся ворота, он напоследок обложил его такой отборной и оглушительной бранью, что Гарету показалось, что ушные перепонки у него сейчас лопнут, и прежде, чем хлестнув лошадь по бокам пустить ее в прыть, точильщик ножниц заорал: "дуй домой, если эта хромая скотина сумеет отыскать дорогу, и покажи своему дружку Сиднею что его ждет, объявись он еще хоть раз рядом с моей землей или собственностью..."

Гарет добрался до дома, чуть только в небе над горами выступили первые шафрановые прожилки рассвета. Шнур, которым Рой прикрутил его к лошади, отвязался почти сразу. По дороге ему встретилось несколько пикапов. Водители изумленно глядели на него, а один пикап даже остановился, но потом поехал дальше. Первым всадника заметил рабочий, приносивший лошадям сено: он как раз был возле дома Ирен Уэйзи, заложенного за долги, и завидев Гарета, тотчас обернулся к дверям и позвал Сиднея, который только что встал. Едва взглянув на юношу, Сид рванулся наверх, перескакивая по три ступеньки, за одеялом и домашними тапочками. Потом, закутав Гарета по самые глаза, он помог ему самостоятельно подняться в свою комнату.

- Да, это сделал он, - наконец ответил Гарет на не заданный вслух вопрос Сиднея. При этом оба избегали встречаться взглядами.

- Если хочешь рассказать что было, рассказывай, - сказал Сидней, отводя глаза от измученного, стучавшего зубами юноши.

Гарет ухмыльнулся, разом выложил худшие факты, и лег на постель. Сидней не без отвращения подумал о том, что он ведет себя так, как будто даже доволен собой.

Когда Сидней начал описывать Ирен случившееся, та, не дав ему сказать и десяти слов, набрала шерифу, но затем, стыдясь и страшась того, что точильщик ножниц сделал и что еще может совершить, она по совету Сиднея  перезвонила офицеру и попросила того не беспокоиться.

- Не нужен никакой шериф, - сказал ей Сидней. - Надо было мне отправиться к нему раньше, и тогда, может, ничего бы этого и не произошло... Я пойду к нему прямо сейчас...

Однако вместо этого он покачнулся и был вынужден сесть на стул.

Несмотря на свое злоключение, Гарет, надо сказать, выглядел лучше и говорил более складно и свободно, чем в месяцы своей болезни. Его помогли принять ванну, дали бренди с молоком, и уложили в постель, однако он попросил послать вниз за Сиднеем, с которым хотел поговорить.

Ирен, в небрежно наложенном макияже, и с волосами, стянутыми сеткой, стояла, сложив руки на груди.

- Родной матери уж мог бы и рассказать! - кричала она на Гарета.

Гарет же смотрел на нее с каменным лицом.

- Родной матери, - передразнил он. - Родная мать вообще не дождется ни слова, - добавил Гарет с издевкой.

Потом пришел Сидней и обменявшись с ним взглядом Ирен удалилась.

После чего молодые люди принялись обстоятельно обсуждать случившиеся, подобно паре адвокатов, разбирающих плохо написанное завещание.

- Ты мне уже пятьдесят раз повторил, что он привьючил тебя к лошади, Гарей... Но до этого-то что произошло?

Гарет спокойно посмотрел на Сиднея: он утратил и уже безвозвратно свой прежний, неистовый взгляд, что часто вспыхивал у него в последние недели и даже годы. Теперь ему до конца своих дней предстояло оставаться серьезным и собранным.

Тем не менее, не изменяя своей новой спокойной манере, он повысил голос, да так, чтобы его услышал весь дом: "Он отделал меня в зад, чтобы ты знал, понятно...? - и Гарет со злостью, но при этом как-то торжественно похлопал себя по ягодицам. - Мне так, не много ни мало, в жопу как будто бутыль скипидара влили. Вам со старушкой Ирен захотелось подробностей, да?.. Ну что, теперь довольны или, может, мне еще залезть на башенку на крыше, выставить на обозрение свой голый зад и провозгласить на всю округу что да как он сделал, и на чьей могиле... А еще, как приговаривал: "каково тебе, а, когда тебя дрючат под хвост?!..."

Сидней воспринял на его рассказ так, словно его самого изнасиловали, растерзали, отхлыстали кнутом и отправили домой голым и опозоренным. Даже Гарет вскоре оставил сарказм и прикусил язык, видя хмурый, страдальческий вид друга.

Тот сидел рядом как старый, изнуренный работой адвокат, который силится сложить все факты и подробности дела в единую картину, и прежде, чем идти в залу суда, наизусть выучивает обстоятельства и конкретные слова и фразы, относящиеся к преступлению.