test

Джейме поколебался. И то и другое одинаково скверно. Если он с открытой раной вернется в грязную клоаку, вряд ли это приведет к здоровью и долголетию. К тому же он сильно сомневался, что ему удастся защитить своего сына, умирая от какой-нибудь жуткой заразы, а если попытается там ухаживать за раной – сделает только хуже. С другой стороны, Джейме не мог избавиться от мысли, что Серсея где-то рядом, в темноте, и она с дьявольским упорством желает совершить то, чего он не позволил сделать Эйерису. Удивительно, но история повторяется. Правда, тогда ему было семнадцать, он был молод, красив и полон сил, принадлежал к одной из могущественнейших и богатейших семей Вестероса, и ничто не могло поколебать его уверенность в том, что он может взять от этого мира все, что захочет. А теперь он стареющий, седеющий, голодный и раненый калека, заблудившийся среди вонючих трущоб Блошиного Конца, и его имя не стоит ни гроша.

Джейме хотелось кричать от чувства собственной бесполезности, от отчаяния из-за того, что он превратил свою жизнь в дешевый фарс. Ему хотелось, чтобы все закончилось, хотелось вернуться домой – но не в Бобровый Утес, где его ждали призраки милой сестрицы, младшего брата и недовольного отца. Ему был нужен верный меч, ему был нужен друг, ему нужна была Бриенна. О боги, куда ты послал ее? Зачем ты поимел ее? Скорее всего, она лежит мертвая где-нибудь в забытой богами северной дыре, и вороны выклевали ее прекрасные голубые глаза. Из всех своих потерь больше всего Джейме скорбел по Бриенне. Она до самого конца была благородной. Именно такая судьба уготована тем, кто осмеливается верить в высокие идеалы, в благородство, честь и любовь.

Джейме издал долгий судорожный вздох и заставил себя собраться. Он, как смог, остановил кровь и пошел дальше. Нельзя оставаться на одном месте, к тому же он уже почти добрался до Драконьего Логова и глупо поворачивать назад. Хорошо это или плохо, но он всегда предпочитал действовать.

Наконец Джейме поднялся на вершину холма Рейенис. Над ним возвышались полуобвалившиеся руины огромного здания, закрывающего собой звезды. Вход в Логово был огорожен забором и цепями, чтобы отвадить любопытных зевак и охотников до острых ощущений, но и забор, и цепи были сломаны во многих местах. Застонав от усилия, Джейме протиснулся внутрь и двинулся вперед, в кромешную тьму.

Вытянув руки и отчаянно моргая, он медленно брел вперед, словно слепой попрошайка, и вскоре почувствовал, что где-то рядом находится огромный пустой зал. Наконец его глаза привыкли к темноте, и ему удалось кое-что разглядеть. Богатое золотое убранство, бронзовые статуи и мраморные колонны давным-давно были разломаны на куски и растащены бесчисленными мародерами; все здесь говорило о чрезвычайном великолепии, на смену которому пришло не менее чрезвычайное запустение и разорение. На полу, словно цветной снег, валялись осколки огромных витражей; на куполе, на котором некогда сияли золоченые звезды, теперь зияли дыры, а стены почернели от гари. Джейме невольно вспомнил истории о том, как сюда сбросили мертвые тела жертв чумы и сожгли их диким огнем, и его охватил детский страх, что их призраки могут до сих пор бродить здесь. Не оборачивайся. Не смотри. Но когда Джейме вышел на смотровую галерею, подошел к сломанным перилам и взглянул вниз, на огромную арену, где последние Таргариены тщетно пытались возродить драконов – символ их дома, огонь, облеченный плотью, - он не мог отвести взгляда.

На миг ему вспомнились черепа, которые висели в тронном зале Красного замка, пока Роберт не велел отнести их в подземелье. Сквозь ныне разбитые ворота Драконьего Логова могли проехать тридцать рыцарей в ряд, а Балерион Черный Ужас не мог высунуть оттуда даже морду. Хорошо, что все последующие драконы рождались более мелкими и слабыми, иначе у Эйериса был бы свой Балерион.

При этой мысли Джейме стало как-то легче. Впрочем, миг спокойствия был недолог. Краем глаза он заметил какое-то движение, и прежде чем в его воспаленном воображении возник жуткий призрак, горящий желанием разорвать его на кусочки и сожрать его внутренности, ему стало ясно, что настал тот момент, когда они с сестрой в последний раз стали одним сердцем, одной душой, одним разумом.

Серсея Ланнистер вышла из-за накренившихся, покореженных каменных блоков в дальнем конце Логова, царственно ступая по разбитому полу. Она была такой же грязной, как и Джейме; платье порвано и испачкано, золотые волосы, остриженные наголо перед позорным шествием, отросли почти до плеч. Зеленые глаза сияли зловещим светом. Серсея шла, выпрямив спину, с высоко поднятой головой. Никогда прежде она не была столь прекрасной и никогда не была столь чужой. Джейме никогда ее так не любил и никогда так не ненавидел.