Тетрадь кенгуру

В комнате самозабвенно дымили сигаретами шесть человек. Дзёмонский Человек дрожащими пальцами крутанул колесико зажигалки под позолоту и представил меня курильщикам: сосед по палате, с сотрясением мозга, не повезло парню – ужин пропустил. Ни имени, ни чем я занимаюсь. Хотя понятно, ведь он ничего обо мне не знал. Тем не менее такое представление произвело впечатление на аудиторию. Все принялись демонстрировать свое расположение ко мне. Тут же нашлось свободное место на банкетке. Предложили сигарету, и не успел я отказаться, как Дзёмонский Человек уже ее схватил. Розыгрыш канала, судя по всему, уже состоялся, и в телевизоре веселились от души участники какого-то комического шоу. Посетители курилки покатывались со смеху. Жизнерадостные пациенты, ничего не скажешь. А может, они так радуются, потому что в больнице оказались?

– Ну что, сделаешь? – Дзёмонский Человек сунул сложенные купюры в ладонь колоритного верзилы с гипсовым корсетом на шее, который пристроился на складном стуле как раз напротив телевизора. По всем признакам он страдал гигантизмом. – Одна коробка, двенадцать штук. Передача кончится – сходишь?

Не переставая смеяться, Гипсовый Корсет повернулся и одарил меня улыбкой. Ткнул пальцем в сторону экрана и спросил:

– Скажи, классно?

– Я эту программу не видел…

Посетители курилки, казалось, того и гляди лопнут от смеха. Гипсовый Корсет тоже хохотал во все горло. То ли дурака валяют, то ли смеются надо мной. Я уловил в воздухе запах опасности.

– Значит, двенадцать штук. Рыбок захотел? – В разговор встрял мужик средних лет в кресле-коляске. На нем был ярко-красный халат и такого же цвета берет. Он захлопнул книжку комиксов – что-то про историю, в которую был погружен до нашего прихода. – Кроме тебя в лавку, где рыбки, больше никто не ходит. Там же на углу полумесяцы продают. Вот стоящее место. Что думаете, народ?

– Но они только десяток в коробку кладут.

– Зато у них каждая штука тяжелее. Потому что начинки не жалеют.

– А в рыбки, значит, по-твоему, не докладывают?

– Полумесяцы уже давно выпекают. Это же история! Понимать надо. Секрет в начинке, а не в корочке.

– Идиот! – заорал Дзёмонский Человек. – Тогда уж лучше жареные булочки с фасолевой начинкой. Вот это вещь! Высший сорт! Зато поел полумесяцев или рыбок – и сыт. Как пообедал.

– Ты-то тут при чем? Кто будет есть, тот пусть и выбирает. – Колясочник уставился на меня. – Чего молчишь? Решай.

– Что он может решить, раз не пробовал ни того ни другого? Придурок! Если б ты не сидел в коляске, я б тебе врезал.

– Давай врежь! Попробуй!

С этими словами Колясочник вскинул палку, которая была приторочена к его креслу на колесиках. Дзёмонский Человек с трудом увернулся.

– Ну ты наглец! Вот уж не думал! Не зря тебе кости переломали!

Колясочник выставил вперед трость, он явно не собирался отступать.

– А ты дикарь! Дубина неотесанная!

Коляска повернулась на сто восемьдесят градусов, конец трости задел руку Дзёмонского Человека. Было видно, что Колясочник мастер в таких делах, и это не просто взрыв эмоций. Дзёмонский Человек попятился и обежал стол, стараясь держаться от противника на расстоянии.

По телевизору пошла реклама – шоу закончилось. На экране появился орангутанг. Тут по радио еле слышно зазвучало:

– Просьба выключить свет. Просим вашего содействия. Просьба выключить свет…

– Ой! Гляньте, какая обезьяна! – послышался возбужденный голос.

– Орангутанг – не обезьяна, а антропоид, – возразил кто-то.

– Класс! А глаза-то, глаза! Того и гляди заплачет…

– На тебя похож.

– Мордаха такая милая!

Я снова услышал знакомые стоны. Они стали еще громче. Дальше по коридору, по той же стороне, что и курилка, был туалет, рядом с ним – душевая, а между санузлом и аварийным выходом у стены стояла кровать, на которой лежал тот самый старик. В конце коридора был устроен пост медсестры, так что вряд ли он остался совсем без внимания. В горле старика засвистело, стоны становились все жалобнее. Он сел на кровати, отставив одно колено, и раздвинул ноги. На простыню вывалился пенис, темно-фиолетовый, почти черный, напоминающий увядший баклажан.

– Должны же о нем как-то заботиться, – проговорил я. Получилось, будто я кого-то упрекаю.

– Что можно делать, они делают, – пробормотал кто-то.

В конце коридора, из процедурной, показалась одна из двух уже знакомых мне сестер. У нее были красивые ноги, она походила на одну дикторшу из программы новостей. Ту самую, которая хорошо говорит по-английски. Она сдвинула старику ноги, укутала одеялом и ласково погладила его по груди, чтобы хоть немного успокоить судорожно сокращавшиеся дыхательные мышцы.

– Потерпите! Я же вам говорила, что днем спать не надо. А сейчас все спать хотят, не надо им мешать. Что? Полегче стало? Наша комната рядом, так что не беспокойтесь. Сразу кто-нибудь прибежит, если что…

Дыхание у старика успокоилось прямо на глазах. Так ласково со мной никто и никогда не обращался, поэтому от столь сердечного отношения к больному старику у меня даже закружилась голова.

– Вот что значит психология – ему вроде полегчало.